на Французской революции и начатой ею эпохе. Часто довольно цветистые и патетические слова Гитлера отражают его противоречивое — с одной стороны, восхищенное, а с другой стороны, негативное — отношение к событию Французской революции и открытой ею эпохе. С одной стороны, он говорит об «ужасных явлениях Французской революции» — с другой, однако, — о «гениальном боге войны», поднимающемся из ее хаоса и свергающем европейский мир, уже внутренне разложенный опережающей идеей. «И с короткими временными промежутками рушатся всё новые династии, всё новые государства превращают свою изжившую [sic!] себя авторитарную форму в мнимые современные демократии»[424]. В этой речи обнаруживается и мысль, что просвещенный абсолютизм Фридриха Великого и Иосифа II воспрепятствовал подобному развитию в Пруссии или в Австрии. Предчувствуя грозящее потрясение, они, как монархи, сделали практические выводы и тем самым отняли у грядущих революционных событий в своих государствах целый ряд «якобы оправдывающих их внутренних предпосылок, силе инфекции французских революционных идей был заранее поставлен заслон!»[425] Эту мысль Гитлер повторил через пять лет в своих застольных монологах: «Если Германия избежала Французской революции, то только потому, что здесь были Фридрих Великий и Иосиф II»[426].

Сам Гитлер, всю жизнь восхищавшийся Фридрихом Великим, видел себя, подобно ему, просвещенным правителем, которому в XX в. выпала задача пошаговым преодолением унаследованного общественного порядка отнять у большевистской революции ее предпосылку. Однако это должно было произойти в результате революции, идеи которой обладают такой мощной, все опрокидывающей силой, что, как он однажды сказал Вагенеру, «Французская революция» по сравнению с этим «кажется детской игрой»[427]. В 1932 г. он грозил «находящимся у власти», что, если они будут обращаться с народом, как перед Французской революцией, они могут быть уверены, что вызовут такую революцию, которая «возможно, будет еще мощнее, чем Французская революция»[428].

Подводя итоги сказанному до сих пор, можно констатировать, что по-прежнему распространенная точка зрения, согласно которой национал-социалисты видели себя «сильным контрударом против Французской революции»[429], действительно верна, но описывает лишь одну сторону их отношения к этому эпохальному событию. Часто цитируемое высказывание Геббельса о том, что с захватом власти «1789 год вычеркивается из истории»[430], не следует — во всяком случае, что касается Гитлера — интерпретировать таким образом, что национал-социалисты рассматривали свою революцию просто как антитезу Французской революции. Гитлер, конечно, понимал свою революцию как отрицание начатой в 1789 г. «всемирной идеи либерального века», но, с другой стороны, он видел себя самого в традиции открытой Французской революцией эпохи модерна, технических изобретений, разрушения традиционных и религиозных картин и связей мира. Как мы покажем в главе V.3, он сам отрицал идеи французского Просвещения не целиком, а рассматривал их и как начало оцениваемого им позитивно расчета с суеверием, иррационализмом и религией.

Не считая этой вполне амбивалентной оценки эпохи, открытой Французской революцией, революция как таковая представляла для Гитлера образец, к которому он неоднократно обращался и на котором он пытался учиться.

б. Провозглашение Третьей республики в сентябре 1870 г.

Однозначно позитивно Гитлер оценивал провозглашение республики во Франции в сентябре 1870 г. Как известно, 1 сентября 1870 г. армия Мак-Магона капитулировала после битвы под Седаном; Наполеон III был взят в плен, и по инициативе республиканцев Фавра и Гамбетты три дня спустя последовали провозглашение Третьей республики и образование правительства национальной обороны. Благодаря этому действию, писал Гитлер в статье 20 февраля 1921 г., должна была быть восстановлена честь французской нации, и она была восстановлена: «Французам было достаточно свергнуть императорское правление, поскольку оно представлялось им слишком слабым. Но на его место они поместили революционную, заряженную национальным восторгом, энергию республики»[431]. Эта революция, говорил Гитлер в сентябре 1923 г., явно увеличила благосостояние Франции, поскольку революцию совершили, «чтобы спасти падающий триколор». Воля к защите государства создала французскую республику. Поэтому она была не символом бесчестья, а символом «по меньшей мере честной воли к сохранению государства. Французская национальная честь была восстановлена республикой»[432]. Как мы видели в первой главе, Гитлер считал революцию в Германии в ноябре 1918 г. принципиально вполне возможной и оправданной, а в качестве модели такой революции, не связанной с «обезоруживанием нации», он неоднократно приводил провозглашение республики во Франции в сентябре 1870 г.[433]

В речи 8 декабря 1928 г. Гитлер сравнил военный крах 1870 г. во Франции и 1918 г. в Германии. Лозунг во Франции тогда гласил: «Империя умерла, да здравствует республика», что, однако, означало, одновременно: «Слабеющее сопротивление умерло, должно начаться мощное сопротивление». Таким образом, репутация Франции в мире вряд ли пострадала[434]. В статье в «Иллюстрированном наблюдателе» 6 июля 1929 г. Гитлер снова сравнил провозглашение республики во Франции в 1870 г. и провозглашение Ноябрьской республики. Правда, и во Франции это изменение формы государства сначала было предпринято «парижским сбродом под руководством журналистов и адвокатов», и здесь во главе народа стали евреи, «но тем не менее спустя несколько месяцев французская республика укрепилась как форма государства». Судьба от этого, правда, не изменилась, но была, по крайней мере, предпринята серьезная попытка. «Революция 1870 года дала новое оружие в руки французского народа, революция 1918 года разбила оружие немецкого народа. <…> Французская республика поэтому укоренилась в сердцах многих — и не худших — французов. Свой триколор они спасли из большой войны, если и не победоносно, то и не обесчещенным»[435].

В ответе на речь социал-демократа Велса, направленную против закона о предоставлении чрезвычайных полномочий 23 марта 1933 г., Гитлер прямо сослался на модель Французской революции 1870 г. Было бы возможно, сказал Гитлер, придать германской революции тот же размах и то же направление, какое Франция когда-то придала своему подъему в 1870 г. «По вашему усмотрению можно было бы превратить германское восстание в истинно национальное, и тогда у вас было бы право, если бы знамя новой республики вернулось не победоносным, по крайней мере заявить: мы сделали все, чтобы предотвратить эту катастрофу последним призывом к силе немецкого народа»[436].

в. Революция 1848 г. в Германии

О германской революции 1848 г. Гитлер высказывался редко, но всегда положительно. В статье 10 ноября 1928 г. в «Иллюстрированном наблюдателе» он упрекнул «людей ноября» в том, что они взяли в свои грязные руки черно-красно-золотой флаг «порядочных мартовских революционеров. Патриоты 48-го года верили, что однажды смогут под этим знаменем покончить с временем жалкого германского бессилия, в то время как для новогерманских революцеров оно служит символом разоружения германской чести и германской силы»[437]. В другой статье в «Иллюстрированном наблюдателе» (январь 1929 г.) Гитлер оценивает мартовских революционеров (по меньшей мере часть их)