надежным путем политической комбинации, а уж потом „отомстить“. Нет вопроса, что в связи с осенними выборами 32-го [? — Р. Ц.] открытая вспышка национал-социалистической революции была близка. То и дело в разговоре появлялась тогда мысль: „дорогу коричневым батальонам“. Гитлер рисовал себе и своему окружению шансы внезапного захвата ключевых пунктов государственной и экономической власти. С особым интересом он рассматривал возможность кровавого подавления марксистского сопротивления на улицах. Насколько глубоко были проработаны планы государственного переворота, показали летние события. Это не были спецоперации местных партийных вождей. Нити тянулись к самому Гитлеру». «Борьба в качестве нелегальной партии интересовала Гитлера, это его даже возбуждало, поскольку от нелегальности он ожидал новых стимулов»[485].

Данные Раушнинга, согласно которым Гитлер в августе 1932 г. считался с возможностью уйти в подполье и перевести партийное руководство за границу[486] и поэтому осведомлялся у него относительно перемещения партийного руководства в Данциг, до сих пор воспринимались скептически, тем более что высказывались принципиальные сомнения относительно качества такого источника, как «Беседы с Гитлером» Раушнинга. Эти сомнения опираются прежде всего на то, что Раушнинг — это результат исследований Фрица Тобиаса — никогда не говорил с Гитлером один на один. Верно, однако, что Гитлер, Раушнинг и гауляйтер Данцига Форстер 1 августа 1932 г. встречались для беседы в Оберзальцберге[487]. Но это не означает, что сомнения, высказываемые по поводу рассказов Раушнинга о беседах, не распространяются на беседу 1 августа. На самом деле процитированные выше данные Раушнинга с тех пор нашли подтверждение в воспоминаниях Отто Вагенера[488].

Интервью Гитлера для Рейнско-Вестфальской газеты 16 февраля 1932 г., т. е. спустя три дня после неудачной беседы с Гинденбургом, также может служить признаком того, что Гитлер в этот момент взвешивал отказ от принципа легальности, даже хотя взрывоопасный характер ситуации был пока смягчен тем, что СА отправили в двухнедельный отпуск. В интервью Гитлер откровенно угрожал: «Есть право на самооборону, которое мы не позволим долго забалтывать глупыми фразами о „спокойствии и порядке“. Национал-социалистическое движение боролось легально до последнего предела, но резня скоро закончится, либо я сам буду вынужден приказать членам партии воспользоваться правом на самооборону, которое действительно молниеносно устранит красные чекистские методы».

На вопрос, как он себе представляет дальнейший путь своей партии, Гитлер ответил: «Партия борется за власть. Ее путь определяется методами борьбы противников»[489]. Что следовало под этим понимать, становится ясно из записи в дневнике Геббельса от 28 августа 1932 г.: «Мы должны прийти к власти. Если противная сторона нарушает конституцию, тогда и для нас заканчивается принуждение к законности; тогда начинаются налоговая забастовка, саботаж, восстание. Вопрос их падения решится тогда за несколько часов»[490].

Сам Гитлер признается в записанных Пиккером застольных беседах, что ему приходилось справляться с ситуациями, «которые подталкивали его к мысли о государственном перевороте». Но он «вновь и вновь заставлял себя» не делать так, поскольку слишком велика была опасность, что использование власти, которая у него была, приведет к крушению именно эту власть, то есть когда-нибудь могло побудить к государственному перевороту против него. Можно усомниться в том, что это было решающей причиной для продолжения тактики легальности. В большей степени решающим был, вероятно, другой мотив, который Гитлер также называет. Он хотел избежать возможного конфликта с рейхсвером, поскольку он ему рано или поздно «сверхсрочно понадобится. <…> При этих размышлениях, по его словам, особую роль играло отношение вермахта к его канцлерству, так как в случае нелегитимного взятия власти вермахт мог оказаться довольно опасным как зародыш государственных переворотов по типу путча Рема; с другой стороны, в случае легитимного прихода к власти его можно было бы удерживать в пределах чисто военных задач, пока в результате введения всеобщей воинской обязанности народ как целое, а с ним и национал-социалистический дух, вольются в него и с неудержимо нарастающей силой покроют все оппозиционно настроенные в отношении национал-социалистического движения элементы, особенно в офицерском корпусе»[491].

в. Изображение Гитлером нацистской революции: один из крупнейших переворотов в истории, но в умеренной и дисциплинированной форме

Оглядка на рейхсвер наверняка была одним из мотивом для гитлеровской стратегии «легальной революции», но не единственным. По меньшей мере столь же важным было его понимание психологии немецких масс. В связи с политическим и экономическим провалом Веймарской республики широкие круги населения действительно стремились к основательному, даже революционному, преобразованию условий; с другой стороны, немецкая государственническая и авторитарная традиция столь глубоко укоренилась, что большинство людей внутренне отвергало насильственную и кровавую революцию.

Вагенеру Гитлер говорил о пути к социализму «без переворота, без разрушения самого ценного добра, без уничтожения невосполнимых человеческих жизней и без отбрасывания на более низкий уровень цивилизации и культуры, а также жизненного уровня и жизни вообще». Когда Гитлер говорил Вагенеру, что нужно обратить немецкий народ к социализму «без разрушения имущества и ценностей, без уничтожения культуры, морали и этики, которые отличают нас, европейцев, от азиатов и других рас»[492], в этом отражался типичный для немецкой традиции страх перед слишком радикальными, неупорядоченными и хаотичными революционными изменениями. Поэтому одним из важнейших мотивов в речах Гитлера после захвата власти было подчеркивание дисциплинированного, бескровного и упорядоченного течения нацистской революции, которая — хотя и умеренная по форме — была одновременно одной из самых мощных революций в истории человечества.

Уже в день захвата власти Гитлер сказал Гансу Франку, что во всем рейхе не было ни одного инцидента: «Это была самая бескровная революция в мировой истории»[493]. В речи, посвященной обоснованию закона о предоставлении чрезвычайных полномочий 23 марта 1933 г., он заявил, что «вряд ли хоть одна революция таких больших масштабов проходила так дисциплинированно и бескровно, как это восстание немецкого народа в эти недели»[494]. В призыве к бойкоту еврейских магазинов 28 марта 1933 г. Гитлер говорил о «беспримерной дисциплине и спокойствии, с которыми осуществлялся этот акт переворота», и противопоставлял эту «самодисциплину национального восстания» в Германии большевистской революции, «жертвами которой стали более трех миллионов человек убитыми»[495]. В речи 22 апреля 1933 г. Гитлер, требуя продолжения нацистской революции, подчеркнул, что удалось удержать национальную революцию, несмотря на столь глубокое влияние на все области жизни и в противоположность прежним революциям, «дисциплинированно в руках целеустремленного руководства». Причина этого заключается в том факте, что прежние революции проводились недисциплинированными кучами людей и бесцельно, чтобы в конце концов обратиться в свою противоположность, в то время как германская революция характеризуется «уникальным эластичным сочетанием чрезвычайно импульсивного народного движения и продуманного руководства со стороны вождей»