о том, что я намереваюсь стрелять прямо сейчас, пока немцы не перешли в наступление, вызвала у Воронцова вначале шок, а потом приступ крайнего недовольства.

— Отставить! Да ты что⁈ Так нельзя! — ошарашенно произнёс лейтенант, видя, что я собираюсь стрелять. — Надо дождаться команды.

— Какой ещё команды? — ответил ему я. — Мы видим противника. Там кроме броневиков и грузовых автомобилей стоят заведёнными немецкие и трофейные французике танки. Мы точно знаем, что они собираются на нас напасть. Так чего ждать-то? Пока немцы организованно по нам стрелять начнут? Зачем? Не проще ли напасть на них первыми, чем ждать у моря погоды? Уверен, что, если бы у нас было сейчас в наличии достаточное количество артиллерии, то мы бы обязательно нанесли упреждающий удар из всех стволов по местам скопления личного состава и техники. Но, к сожалению, очевидно, что большого калибра у нас сейчас в наличии нет, а, значит, удар на опережение мы нанесём, чем есть — то есть винтовочным огнём. — Улыбнулся ему и добавил: — Да какая разница, чем именно противник будет уничтожен, ведь тут главное сам факт его гибели. А остальное — это дело двадцать пятое. К тому же, ты забываешь, что я снайпер. А снайперам никто никогда никакие команды не даёт. Снайпер сам знает, когда нужно атаковать цель.

Видя, что лейтенант пытается найти ещё какие-то аргументы, позволяющие подвергнуть сомнению моё логичное обоснование, решил не давать ему эту возможность. Прильнул к винтовке и положил палец на спусковой механизм. По суете, что происходила вокруг приготовившихся к наступлению колонн, было ясно, что немцы вот-вот должны начать движение.

Оставалось лишь немного подождать.

Секунда… Две… Три… Пять… Десять… И вот, клубы от работы танковых двигателей взвились вверх.

А я, сфокусировав зрение на серых боевых машинах максимально сосредоточившись на них и своём оружии, каким-то отголоском, находящимся на самом краю сознания ощутил… Даже не знаю, как назвать это странное и непривычное чувство. Предвидение? Или, может быть, озарение?

Я как будто взглянул на мир так, как смотрела бы моя винтовка, которая с точностью до миллиметра знала, куда она сейчас отправит свинцовый гостинец, а спустя секунду это уже знал и я.

А ещё спустя мгновение чувство перестало быть странным и непривычным. Та точка, куда я в самые ближайшие секунды уложу пулю, ощущалась мной сейчас так же легко и просто, как и остальное тело. Вот рука лежит на прикладе трёхлинейки, чувствует тепло дерева и его твёрдость, вот шебутной ветерок холодит мокрую щёку, а вот туда, куда я сейчас смотрю, с точностью до сантиметра прилетит выпущенная мною пуля, не оставив захватчику ни единого шанса на то, чтобы продолжить топтать своими сапогами мою Родину.

Французский танк, стоящий первым в колонне слева, вздрогнул, его передняя часть чуть приподнялась вверх, и многотонная машина тронулась вперёд.

Фашисты пошли в атаку.

Ну, а я… а я, решив, что пора от слов переходить к делу, нажал на спусковой крючок и выстрелил в механика-водителя этого самого первого танка левой колонны. Расстояние до цели было около двух километров. Я не знал, пробьёт ли пуля лоб немца на таком расстоянии, поэтому старался с учётом упреждения метиться в глаз. Сделать это было очень сложно, ведь пуля долетает до цели не мгновенно. Это надо было учитывать при стрельбе на столь большие дистанции. И, естественно, я этот факт учёл. Но первый блин, как это иногда получается в жизни, вышел комом, и моя пуля попала не в глаз, как я намеревался, а в горло водителя танка.

Поняв, что совершил ошибку, позволив начать движение колонн, потому что в движении цели уничтожить намного сложнее, чем в состоянии покоя, перезарядил и выстрелил в механика-водителя первого танка второй, правой колонны. Тот ещё не успел тронуться, поэтому пуля попала именно в то место, куда я и целился — в глаз. Третьим выстрелом убил командира этого же танка, а затем вернулся к первой колонне.

А там, тем временем, неуправляемый французский танк «Renault R35», который достался немцам после захвата Франции в 1940 году, врезался в каменный парапет, не сумев повернуть по улице, и застрял. В него тут же упёрся второй танк, а за ним и третий. В результате этой аварии командир первого танка чуть не вывалился из башни. Он, глядя вниз на грустно опустивший голову труп, очевидно, не понимая, что случилось, стал что-то кричать. Вероятно, он хотел дать своему не совсем живому водителю какие-то ценные инструкции и указания, потому что махал руками и весь аж покраснел от злости.

В общем-то, понять его негодование было можно. Ему выпала великая честь идти в наступление первым и как герой вести за собой остальных. А вместо этого фальстарт. Ну не позор ли, так облажаться на ровном месте гордому немецкому воину?

Проникнувшись душевными переживаниями неудачника, решил прийти тому на помощь. И чтобы тот избежал возможных будущих насмешек и издевательств со стороны своих камрадов за столь нелепый инцидент, залепил ему пулю между глаз. Тот от такого душевного сопереживания, качнулся, а затем, согнувшись пополам, упал лицом на башню и заснул вечным сном.

«Следующий», — сказал себе я, обрадовавшись тому факту, что мосинка, как и говорилось в литературе послевоенных лет, способна поражать цели на два километра и более.

Навёл мушку на цель и укокошил водителя второго танка первой, левой колонны, дабы тот смог обсудить в аду не очень удачное для них начало наступления, вместе с командиром первого танка правой колонны, что отправился в геенну огненную секундой раньше.

Патроны в винтовке закончились, и я, обернувшись, без спроса позаимствовал оружие у ошарашенного Воронцова.

— Дай!

Тому же отдал свою и попросил перезарядить. Лейтенант без возражений согласно кивнул, очевидно, всё ещё находясь в прострации, и вымолвил:

— Ну как там? Ты хоть попал в кого-нибудь?

Я ему особо отвечать не стал. Времени отвлекаться не было. Сейчас дорога была каждая секунда. Просто отмахнулся, мол, работаю, и вновь прильнул плечом к прикладу заряженного оружия.

Секунда ушла на понимание обстановки, и я произвёл очередной выстрел. Им был уничтожен механик-водитель второго танка Т-2 левой колонны который смотрел в открытую смотровую щель пока не закрыв защитные стёкла. После этого точно в такую же смотровую щель, был поражён радист — третий член экипажа трёхместного танка. Винтовку, что сейчас находилась у меня в руках, не я пристреливал, поэтому пуля заряжающему попала не совсем туда, куда я целил. Я