– Таме, нас ведь не бросят, правда?

– Конечно, нет. Колорадо, наверное, уже спешит сюда! Ты куда патроны дел?

– В дупло все сложил.

– Тащи их сюда, сейчас будем ленты заполнять…

Ящики с патронами были пустые, огневых точек тоже стало меньше, и они переместились наверх – противник отступал на исходные позиции, в лес Чито. К утру я совсем успокоился, да и таблетки начали свое усыпляющее действие, глаза слипались, и вдруг мне послышался смеющийся женский голос. Я вскочил на ноги и увидел на качелях под насыпью красивую девушку, одетую в белое платье. Она стояла в лодочке, держась за прутья, улыбалась и, казалось, была не прочь, чтоб я раскачал ее. Я быстренько спустился к аттракционам, подбежал к качелям и застыл от ужаса: вместо лодок на прутьях висели обитые алым бархатом гробы. «Бота!» – крикнул я и проснулся. Протерев глаза, я увидел, что уже совсем рассвело и небо очистилось от туч. Я сполз вниз, взвалил на плечо пулемет и подошел к сидевшему на траве товарищу, потрепал его по голове: молодец. Тот смотрел на свои окровавленные босые ноги и молчал. Я сел рядом, прислонившись спиной к старому трухлявому ореху с дуплом. Хорошо, когда ты никому ничего не должен, подумал я, сейчас дождусь Колорадо и пойду спать к Куску, может, курну еще…

– Таме, почему к нам не пришли на помощь? – всхлипнул Бота. – А если бы нас убили?

– Не убили же. Зато мы вдвоем отбили левый берег.

Бота встал и медленно побрел прочь.

– Ты куда?

– К пленным.

– Зачем?

– Попробую освободить их.

Он, наверное, знал, на что идет, и я не стал его удерживать. К тому же меня начало знобить, и я залез в дупло, чтобы хоть немного согреться.

Сделав двадцать отжиманий на кулаках, Алан бодро вскочил на кривые ноги и, подойдя к пыльному трюмо возле окна, стал рассматривать свое рельефное тело. Чем я не Брюс Ли, подумал он и, пройдясь по комнате и отдышавшись, снова принял упор лежа. Вошедшая в комнату мать поставила ведро с водой на пол и задвинула его под стол, накрытый клеенчатой скатертью.

– Родниковая? – спросил Алан, не переставая отжиматься.

– Из Мамисантубани принесла, – пробормотала мать и устало опустилась на стул.

– Двадцать, – рявкнул Алан, поднимаясь. Снова походив по комнате и отдышавшись, он остановился возле своей кровати с неубранной постелью, лег и, натянув на себя одеяло, изрек: – Не ходи туда, я тебя миллион раз просил.

– Толстого Гочу у родника видела, – продолжала задумчиво мать. – Он сказал, чтобы ты больше не ходил в Мамисантубани, они тебя там ждут и убьют, как только появишься.

Она медленно встала со стула, прошлепала босыми ногами к дивану в углу и тоже легла.

– Пойду, когда захочу, – зевнул Алан. – Пусть они сами поберегутся…

Алан проснулся от собственного храпа, встал и начал одеваться. Завязав шнурки на кроссовках, он вытащил из-под кровати пулемет и направился к двери, однако не спешил выйти.

– А с кем был Гоча? – спросил он, возясь с пулеметом. – Черт, опять патрон застрял в патроннике…

Мать, вздрогнув, приподняла всклокоченную голову и забормотала:

– Не знаю, они все были в форме. Дай мне поспать…

– Ладно. Сегодня, так и быть, я не пойду в Мамисантубани, а вот завтра нагряну туда с ребятами.

Алан резко отдернул затвор, и застрявший патрон, вылетев из патронника, покатился по полу. Он не стал его поднимать, просто перезарядил пулемет и, выпив кружку воды, исчез за дверью.

Опять очки забыл, подумал Алан, щурясь на готовое расплавить его солнце. Вернуться, что ли, за ними? Нет, разбужу мать, и потом, сегодня ведь я не иду в Мамисантубани. Вот где надо быть начеку и смотреть в оба, а на Лиахве на хрен они мне нужны. В прошлый раз вылезаю из воды, хочу протереть линзы и щупаю пустоту на переносице. Не сразу дошло, что их волной смыло. Обидно было и смешно до чертиков.

Алан закрыл за собой дырявую створку ворот и зашагал по немощеной, будто вымершей улице. Свернув за угол, он двинулся вверх по асфальтовой дороге в сторону города. Возле заброшенного двухэтажного дома напротив поминальной плиты Алан увидел желтую «шестерку» с затемненными стеклами и остановился в тени абрикосового дерева. Не спуская взгляда с автомобиля, он подобрал падалицу, разломил пополам перезревший плод и, выбив щелчком из сочной мякоти абрикоса извивающегося червячка, отправил половинку в рот, из другой он выдавил косточку большим пальцем и тоже съел. Стекло машины спустилось, и оттуда выглянул одноклассник Алана, Мита, с которым они дрались в школе из-за Ирмы, вышедшей потом замуж за Толстого Гочу.

– Смотреть на них не могу, – рыгнул Мита, – так объелся…

Алан взглянул на веснушчатое, светлое, как абрикос, лицо одноклассника, затем потянулся к ветке, однако сорвал только листья, плюнул и, поправляя на плече ремень пулемета, направился к машине.

– Ты на этой тачке сюда приехал? – спросил Алан, открывая дверцу и садясь на заднее сиденье рядом с черным мускулистым человечком по кличке Ку́ку. Тот, взглянув на нового пассажира, отодвинулся в самый угол и, завалившись набок, не то плакал, не то трясся от смеха. Салон насквозь пропах анашой, пóтом и еще какой-то дрянью, и Алан, закашлявшись, оставил дверь открытой. Пулемет он положил на колени. Сидящий за рулем Мита повернулся к нему и, стараясь быть серьезным, сказал:

– Мы прилетели сюда на летающей тарелке, землянин.

– С Марса, – пропищал Куку, дрыгая ногами. – Мы марсиане…

Мита, отвернувшись, уронил голову на руль и корчился от смеха.

– Мост заминирован, – сказал Алан. – Неужели на посту вам не сказали об этом?

– Говорили, – бормотал обнявший руль Мита. – Но я послал их. Мы просто везучие, понимаешь? У меня вчера родился сын, а неделю назад мы украли девушку вот этому коротышке.

– Поздравляю, – улыбнулся Алан. – Но у меня к вам большая просьба: идите обратно пешком.

Куку перестал смеяться и строго спросил:

– А на чем мы вернемся на Марс?

Алан немного подумал и произнес:

– Если так, дайте и мне курнуть.

– Нету, – Мита, оторвавшись от руля, повернул к Алану абрикосовое лицо. – Все запасы скурили, потому и заехали в этот зачуханный район. Не знаешь, кто тут торгует анашой?

– Был один, – вздохнул Алан, – да недавно умер от передоза.