Так вот, после разговора о Наташке предложу Худому выпить за любовь и завалюсь спать на свою полку. Бакке, конечно, последует моему примеру, и как только захрапит, придушу его подушкой. Затем обчищу его, задушенного, с вытаращенными глазами, а труп выкину из окна на рельсы. Тут я снова представил Наташку, но уже без колготок. Она лежит на диване, прерывисто дышит и хочет снять с себя нижнее белье.

– Не сейчас, – говорю и даю ей несколько звонких пощечин.

– Ты что делаешь, урод?! – визжит Наташка и хочет выцарапать мне глаза.

Но я хватаю девушку за тонкие запястья и излагаю ей свой план.

– Ты умеешь разруливать ситуацию, – восхищается Наташка. – А теперь иди и убей моего гнусного соседа, который только с виду такой белый и пушистый..

– Меня одно беспокоит, Наташка.

– Что же, милый?

– Когда я вернусь домой один, без него, начнутся расспросы: что да как и почему.

– А ты скажи, что в поезде все время спал и ничего не помнишь.

Ну конечно, теперь столько убийств в городе. Думаю, исчезновения Худого никто не заметит.

И мне снова вспоминается тот бой за высоту над городом.

Грузины уже сдали свои позиции и, откатившись назад за пост ГАИ, отчаянно отстреливались, а мы с Куском и десяток парней с автоматами расселись на ступеньках лестницы, поднимавшейся к площадке ресторана с декоративной башней. Пулемет уныло молчал, лежа на толстом бетонном парапете. Вич с гранатометом, так и не дождавшись вражеского БМП, пальнул из своей трубы в сторону поста ГАИ, затем снова зарядил гранатомет и, присев рядом на ступеньку, погрозил:

– Пусть только появится эта консервная коробка.

Под парапетом, согнувшись в три погибели, дрожал какой-то тип в панаме. Он оглянулся на лихого гранатометчика и спросил:

– Ты про что это?

– Про БМП.

– Не появится, – скривил губы Кусок.

– Откуда знаешь? – приподнял голову тип в панаме.

– Да уж знаю.

Совсем близко разорвался снаряд, и взрывной волной с типа сорвало панаму.

– Нет, вы видели! – крикнул тот, бросаясь за своим головным убором. – В мою панаму попал осколок, я даже слышал свист над головой.

– Дать тебе туалетную бумажку? – спросил его с усмешкой Кусок.

Тип страшно обиделся, но промолчал и, надев трясущимися руками свою запыленную, в тополином пуху панаму, снова спрятался за парапетом.

– Банджар, Таме, банджар! – орал Парпат с другой стороны трассы, где он залег под миндальным деревом и вовсю жарил из автомата. Снизу из города по весьма крутому склону поднимались нагруженные боеприпасами бойцы. Оказавшись возле Парпата, они открывали огонь и со всех ног бежали вперед, к сосновой роще перед полем.

Кусок, слыша голос командира, только ухмылялся.

– Он тебя прославляет, теперь все будут знать твое имя, даже эти деревья. – Кусок кивнул на узкую полоску леса перед нами, которая тянулась вдоль трассы до поста ГАИ.

– У нас патроны кончились, – говорю. – Не хочешь принести пару ящиков, пока не стемнело?

– Вот сам и тащи, не меня же прославляют.

– Просто скажи, что боишься перейти трассу.

– Пошел ты.

– Ладно, живи, сам принесу.

Возле пулемета на парапете лежали лимонки, я взял одну, хорошенько закрутил запал и, сунув в карман, спустился по ступенькам лестницы к трассе, над которой вместо машин пролетали пули и снаряды. Постояв немного на обочине, я собрался с духом и, перебежав дорогу, спрятался за пахучим тополем. Чуть дальше, под миндальным деревом, лежал на животе Парпат и зажигал, трава перед ним трепетала от очередей. Я хотел подойти, но он сам оглянулся на меня и, приподнявшись, спросил:

– Ты чего тут делаешь?

– Патроны кончились, – говорю. – Хочу принести пару ящиков до темноты.

– Давай живей, и чтоб через десять минут пулемет твой работал!

– Ладно.

– И передай Андрейке, чтоб он еще ребят сюда подтянул.

– Передам.

Парпат отвернулся и снова стал палить из автомата, а я, бросив взгляд на крыши домов подо мной, стал спускаться. Снизу навстречу цепочкой поднимались бойцы, и так как тропинка была узкая, я хотел посторониться, но тут раздался взрыв, и я очутился сидящим на земле. Осколок на мокрой и липкой от крови шее я нащупал сразу и не мог поверить, что мне крышка. Странно, что не было больно, – и от этого стало еще страшней, ведь только мертвые не чувствуют боли. Вспомнил, как одноклассник, гнусный, между прочим, тип, рассказывал, что после смерти человека мозг его продолжает жить еще минимум полчаса. Значит, тело уже мертво, и только в моих извилинах теплится жизнь, хотя казалось, прошла целая вечность. Открыть глаза и посмотреть вокруг я не решался. Наверно, страшился увидеть пустоту. Но тут я услышал голоса ребят и чуть не зарыдал от обиды: только я один скопытился, а эти скоты будут жить! Кто-то из живых оттянул мою руку от раны и произнес:

– Черт, прямо в сонную артерию. Он, наверное, уже мертв.

Другой сказал:

– Я его знал, хороший был парень, царствие ему небесное.

Чтоб ты сам подох! Боже правый, неужели про меня теперь будут говорить только в прошедшем времени?!

Живые по очереди оттягивали мою руку и, поцокав языком, жалели о том, что со мной случилось такое несчастье. Тут до меня донесся голос Парпата:

– В чем дело?

Ребята загалдели:

– Таме умер, прямо в сонную артерию его шандарахнуло.

– Умер? – переспросил Парпат. – Мертвые обычно лежат, а он сидит.

Его слова ободрили меня, и я приоткрыл один глаз, но так как было темно, тут же натянул на него веко. Значит, я уже там, где вечный мрак. Или просто наступил вечер?

– Задубел, видать, – сказал один из живых. – Надо его легонечко толкнуть, и он упадет.

Матери своей затолкай, подумал я со злобой, как вдруг почувствовал чью-то ногу на плече и легкие толчки, которые становились сильнее и грубее, но я напрягся и остался сидеть.

Черт, подохнуть и то спокойно не дадут. Тут опять какой-то урод оттянул мою руку и, вырвав из шеи осколок, голосом Парпата произнес:

– Если он мертвый, то сейчас завалится.

Не дождетесь, разозлился я и, открыв глаза, вскочил на ноги. Ребята вокруг обрадовались так, будто я вернулся с того света, а Парпат похлопал меня по плечу и сказал:

– Тебе повезло, а это тебе на память.

И он протянул мне острый камешек величиной с миндаль с засохшей на нем землей и кровью. Эх, не повезло. Я-то думал, что это осколок снаряда! И не покажешь никому, засмеют, но все-таки взял камешек и сунул в карман с гранатой. Стрельба наверху все усиливалась, и Парпат побежал к своему миндальному дереву. Некоторые кинулись за ним, а трое в форме решили отнести меня в больницу.