к расположенной неподалеку бане, как только в шато возвращались женщины. Едва мы заходили в баню, Гурджиев проверял температуру в разных комнатах. Большая прихожая служила местом для раздевания. Потеть мы начинали в комнате со средней температурой. Некоторые потом мылись, в то время как другие направлялись прямиком в парилку. Ее мы построили сами и могли выбирать сухой и горячий воздух как в сауне, или пар при более низкой температуре. Пропотев, мы принимали холодный душ или прыгали в ледяную воду уличного пруда.

Гурджиев сидел в своеобразной нише, напротив д-ра Стьернваля, композитора Фомы де Гартмана и совершенно незаменимого Александра де Зальцмана. Присутствие де Зальцмана было столь необходимым для удовольствий в завершение бани, что однажды Гурджиев, доверив срочное дело в Париже, вернул его практически с порога. «Зальцман, будьте добры. Не уезжайте сегодня. Это поручение может подождать до начала следующей недели».

«Это невозможно, – ответил де Зальцман. – К этому сроку все продукты должны быть уже здесь».

«Наверное, мы сможем обойтись без них несколько дней. Завтра мы идем в баню, а без вас это будет невозможно». Немного подумав, он добавил: «Вы знаете, у меня есть другая идея. Вы можете уехать сегодня и вернуться завтра, как раз к бане, а потом снова уехать на следующее утро».

Александр де Зальцман на самом деле хотел возразить, но противиться просительному тону Гурджиева было невозможно. И на следующий день он вернулся, чтобы присоединиться к нам в бане. Его присутствие на самом деле было обязательным для создания необходимой во время отдыха атмосферы. Как только мы удобно рассаживались в своих банных халатах, Гурджиев смотрел на новеньких и спрашивал, понравилась ли им баня. Потом он с озорством требовал плату.

«Чем же мы можем оплатить?» – спрашивали они.

«Рассказав байку, которой мы еще не слышали», – отвечал Гурджиев.

Растерявшись поначалу, гости потом охотно подчинялись. Если мы уже слышали эту историю, Гурджиев притворно поглаживал воображаемую бороду. Если история была действительно очень известной, жест удлинялся вниз до колен, а публика сохраняла полную тишину. В ответ на недоумение рассказчика Гурджиев говорил, что эту историю нужно рассказывать по-другому.

«Ну, Зальцман, давайте, – говорил он, – расскажите ее снова. Так, как нужно».

Де Зальцман тогда живо начинал свое выступление. Его подражание и акценты были неотразимы. Неуклюжего рассказчика полностью разоружал неудержимый смех, и он присоединялся к всеобщему веселью. Гурджиев получал особое удовольствие, слушая, как рассказывает байки де Зальцман. Он столь сильно смеялся, что в конце концов вынужден был восклицать: «Стойте, стойте, Зальцман! Вы нас убиваете!»

Однажды вполне пристойный гость был потрясен, увидев, как Гурджиев смеется подобным образом. Гурджиев с улыбкой отреагировал, сказав, что эти два часа в бане – единственный отдых, который он позволяет себе каждую неделю в соответствии с законом. Без сомнения тот, кто не знаком с внутренней битвой – «священной войной», которой изо дня в день должен себя посвящать человек, – не может пережить подобных моментов благодати и свободы, поэтому придерживается жесткого, идеализированного и ложного представления об умении владеть собой.

Часть III

Улица Колонель Ренар

1936–1949

Выполнение условий

На поддержание всех его проектов Гурджиеву явно требовались огромные суммы денег. И тем не менее меня поражало то, как легко, при взгляде со стороны, он находил все нужные ему средства. Все знают как нелегко честному человеку, каким бы умным он не был, управляться в чужой стране, особенно не зная языка. Только незаурядные люди, я думаю, знают, как преодолевать естественные трудности с такой спокойной непринужденностью. Покидая Турцию, Гурджиев взял с собой множество людей, большинство из которых, как и я, были совершенно разорены. В своих переездах по Европе, приведших его в итоге в Приоре, он вынужден был самостоятельно размещать, одевать и кормить их всех, оплачивать непредвиденные расходы и выдавать карманные деньги. Оправданно ли было так на него полагаться? Такая ситуация заставила меня столкнуться с извечным принципиальным вопросом: всегда ли цель оправдывает средства? Даже лучших из нас искушало думать подобным образом – что они оправданы, во имя нашей работы и ее цели. Иногда Гурджиев намеренно все запутывал и поощрял такую точку зрения, обнажая таким способом лицемерные и сомнительные мотивы живущих за счет его щедрости людей. В начале меня также обманывало его постоянно меняющееся поведение.

Сила, исходящая от этого человека в огромном многообразии дел, за которые он брался, была необыкновенной. Те из нас, кто следовал за ним все эти годы, часто беседовали о том, как мы испытывали воздействие этой силы. Даже его враги, те, которых он беспощадно разоблачал, вынуждены были признать реальность этой силы. Но его настоящую цель понимал далеко не каждый.

Я хотел бы описать несколько случаев, пришедших мне на помощь в понимании этой цели, и как он мог действовать для пользы других людей тайными, но всегда тщательно продуманными методами.

* * *

Зимой 1921–1922 годов мы делили время между Берлином и Дрезденом. Всегда находились люди, желавшие поговорить с Гурджиевым. В Берлине такие беседы проходили в известном кафе Le Cristal.

Однажды проконсультироваться с ним прибыла дама, в сопровождении человека, говорившего и на русском, и на немецком. С его помощью она рассказала Гурджиеву, что ее четырнадцатилетний сын – умственно отсталый, и поэтому, услышав о его «силе», она стала надеяться на его помощь. Прежде, чем принять решение, Гурджиев попросил увидеться с мальчиком, помещенным в учреждение за пределами Берлина. Встречу устроили несколько дней спустя. Гурджиев осмотрел мальчика и решил, что сможет помочь.

На второй встрече в кафе он осведомился о финансовом положении леди и установил плату за помощь мальчику. Думаю, согласованная сумма составляла около десяти тысяч марок. Сетуя на свое плачевное положение, женщина объявила, что не сможет воспользоваться его помощью, поскольку такая сумма намного превышает ее средства. В итоге договорились, что она заплатит только половину из того, что изначально запрашивал Гурджиев.

После ухода женщины хозяин кафе, сгорая от нетерпения продемонстрировать глубокие познания личной жизни его посетителей, подошел к столику Гурджиева и принялся рассказывать ему все, что он о ней знал. Оказалось, она была вдовой известного промышленника, владевшего множеством фабрик в Германии и Австрии. Она начинала секретарем этого престарелого человека, стала его любовницей и, в конце концов, убедила, что вынашиваемый ею ребенок – его. Промышленник, сам постоянный посетитель кафе, в итоге женился на ней. Спустя всего несколько лет он умер, оставив своей жене огромное состояние, гарантировавшее ей королевские доходы. Хозяин кафе добавил,