… Маша, потерявшая дар речи от гнева и возмущения, так и стояла с рукой, устремившейся к ячейкам. Феоктистова чуть снисходительно, усмехнувшись, – ну что ж с вами, беспорточными, старыми и глупыми, поделаешь! – чуть громче и отчетливее произнесла свое имя и номер пропуска.

– Да слышу я! – рыкнула Маша и дрожащими от злости руками бросила пропуск в лоток.

– Вы поосторожнее, – процедила Феоктистова, беря пропуск и отходя от закутка.

– Ты поосторожнее, – ответила Маша тихо, но так и не поняла, слышала ли ее Галька или нет, потому что за этот коротенький момент у

Машиной «стекляшки» собралась очередь недовольно бубнящих работяг, тоже хором поторапливавших Машу.

День прошел в сомнениях – а поняла ли Феоктистова, что разоблачена вчистую? – и в ожидании ее появления. Но Галька эта промелькнула мимо Маши в толпе других служащих, бурно радующихся зарплате и короткому дню – была пятница. Феоктистова, похоже, забыла утренний инцидент, положила пропуск и, не глянув на Машу, ушла. Наутро Маше ее увидеть не удастся, а жаль. Все-таки успела бы она наказать этой Гальке, чтобы оставила Вадика в покое. То, что сам Вадик ухлестывает за этой проституткой, предавая родную маму, Маша так и не поверила. Не могла, не могла…

То, как бы выспросить сына об их с Галькой шашнях, Маша так и не придумала. Их зыбко-хлипкое взаимопонимание могло быть нарушено. Хоть как-то, но сынуля-то с ней, а не с этой Галькой Феоктистовой… Фамилия-то! Вертихвостка… И если б только вертихвостка!

Несколько раз Маша видела Феоктистову при сдаче пропуска, но придраться ни к чему не смогла, а та, кажется, и не отличала Машу от других дежурных вахтеров, проходя мимо нее как мимо пустого места. И так бы тянулась вся эта история, если бы…

Та самая сменщица, Клавдия, попросила Машу махнуться дежурствами, чтобы сделать себе выходные подлиннее и съездить к внуку в армию. Поскольку сменщица посулила Маше небольшие отступные, а при все увеличивающихся ценах это было совсем не лишнее, Маша согласилась. Тем более Новый год скоро, хоть сыночке подарок побогаче купить можно будет. Предупредить Вадика Маша позабыла.

«Ну и ничего страшного», – решила она утром.

На одном же предприятии работают, увидятся.

Так же как и в другие, в то утро, снежное, по-настоящему предновогоднее, мимо нее прошествовала Феоктистова в своих мехах и с непроницаемым красивым лицом. А потом, уже к обеду, Маша увидела, как в заводоуправление, воспользовавшись тем, что были открыты ворота, торопливо прошел Вадик. Зябко подняв плечи, потому что был без куртки и шапки, только в рабочей одежде, засунув руки в карманы, скользя на неубранном снегу.

В груди у Маши екнуло: ну что ж он так бегает-то, неодетый? Простудится ведь! Она попыталась вылезти из своей будки, крикнуть ему вслед, но он уже был далеко, а пока Маша копошилась, и вовсе исчез за массивными стеклянными дверями заводоуправления.

Маша вернулась на свой облезлый стульчик разобиженная. Вот она ему попеняет на обратном пути-то! Ждать наверняка пришлось бы недолго – ну что ему особо делать в управлении, механику-то? А когда наконец в дверях мелькнул некогда выходной, а теперь рабочий красно-черный свитер Вадика, Маша не сразу сообразила, что Вадик идет не один… Ох, как не один-то!..

Он шел за той самой Галькой Феоктистовой – ее-то трудно было не узнать по белому пушистому воротнику. Это зрелище что-то напомнило Маше, болезненно, муторно…

Феоктистова дошла пару десятков шагов до легковушки, которая стояла тут же, и остановилась. Остановился и Вадик. Он что-то говорил, а Феоктистова вроде бы и не слушала, равнодушно озирая двор. Маша буквально чувствовала, как ему холодно, шея, уши у него были голые. Он, что-то говоря Гальке, все больше втягивал голову в плечи. Потом Вадик неожиданно оглянулся, и Маша поняла, что некто, подошедший сзади, просто отпихнул его от этой бабы и от машины. Этот некто и сама Галька сели в машину и уехали, а бедный Вадик постоял немного, глядя вслед, и поплелся прочь со двора. Ворота за легковушкой быстро закрылись, и ему пришлось идти через проходную.

– Вадичка, Вадик! – чуть не плача, выбежала Маша ему навстречу.

Он недоуменно повел головой на звук ее голоса, и Маша увидела, какое у него жалкое лицо, осунувшееся от мороза, в красных пятнах. А глаза как у замордованного уличными хулиганами ребенка – только что не заплаканные.

– Вадичка! Сынок!

– Мама? Ты здесь почему? – Вид у него стал еще более недовольный и обиженный.

– А я Клавку подменяю… Что ты ходишь по морозу раздетый?

– Да ладно, – махнул он рукой.

– Ну ты зайди, зайди, погрейся!

– Не, мам, я к себе…

– Вадичка, сына!..

– Потом поговорим, мама.

Он быстро повернулся, пошел и завернул за угол, оставив Машу стоять на улице. Быстро начав замерзать, она вернулась в свою «стекляшку».

«Вот, значит, как… Правду говорила Клавка… Опять он себе кралю из ученых нашел… И она его не принимает».

Маше было обидно за сына, которого вот так можно… Брысь, работяга! Меха она, видите ли, напялила! С начальником каким-то уехала. Зачем и почему уехала, понятно…

Маша сидела и, горестно покачиваясь, предавалась невеселым думам, благо было затишье, никто туда-сюда не мотался. Не оставил сыночек любезный мысли найти себе бабу… Не оставил. Не стала для него мама единственной женщиной в жизни, как это наивно полагала Маша. Все равно на сторону глядит. Ведь все равно!.. Ну хоть не получается у него это, и то хлеб. А вот разве мама его когда обидела бы? Как эта сыкуха… Никогда.

В таком вязко-горестном состоянии Маша досидела до вечера. Галька-проститутка так и не вернулась – на ее счастье. Уж Маша ей показала бы! Когда же мимо прокатилась волна отработавших заводчан, Маша как будто слегка пришла в себя, оклемалась.

Вспомнив, что у нее остался несъеденным обед, а в животе глухо бурчало от голода, Маша, переместившись в основное здание, с удовольствием поела. После того ей, разомлевшей, стало казаться – а ведь не все так плохо. Да, у сына очередное сердечное разочарование. Но ведь это как раз и должно убедить его наконец, что мама – единственное на земле существо, которое его по-настоящему любит и никогда не бросит. Должен же он понять, в конце концов… И перестать смотреть на всех девок и баб! Или так – пусть гуляет, пока еще молодой. Куда ж денешься-то от скотской этой мужской природы! Но чтоб сын не женился, и в дом к ней никого не приводил, и, самое главное, сам не ушел к жене, как это сделал старший брат. Вот что самое главное.

Уже ночью, умащиваясь на старом, выкинутом из дирекции диване, – работники все шутили, мол, знаем, кто и чем его так продавил! – Маша думала: а что, пусть бы Вадька отодрал как следует эту проститутку да забыл о ней напрочь… Знамо дело, мужикам такие быстро надоедают… Хотя Маша где-то глубоко в душе сознавала, что Вадик не такой – все за любовью гоняется, но думать так не хотелось, очень.