– Да-да, сознаюсь в этом, полностью признаю свою вину и прошу прощения.

– К тому же вы – хе-хе! – уже с лихвой получили свое. Идите с миром. Хе-хе, святые дубинки!

– О добрейший из судей! – возопил мулла, падая на колени.

– Полностью согласен с муллой, – выступил вперед ходжа. – Я имею в виду доброту. Но остался один невыясненный вопрос.

– Какой же? – кази, занервничав, завертел четки.

– Откуда добрейший кази знает про то, что мулла уже получил свое? И еще про освященные дубинки – о них уж точно никому не было известно, разве что мулле, да и то знание досталось ему несколько болезненно. Ведь никто из нас о дубинках не обмолвился ни единым словом.

– Ну как же? Я слышал… думал… – растерялся кази.

– Так слышали или думали? – продолжал настаивать ходжа, видя замешательство кази.

– Что ты себе позволяешь, старик?! – вскричал кази. – Ты меня в чем-то обвиняешь? Меня, справедливейшего из кази?

– Я – нет, но вот мулла, выбравшийся из вашего дома ранним утром, словно какой вор, в костюме шайтана… И еще оброненные вами слова про дубинки. Не странно ли все это, уважаемый кази?

– Как ты смеешь возводить на меня напраслину, гнусный мошенник, когда именно ты и твой дружок притащили в мой дом муллу ночью? – сорвался кази, нервы которого были уже на пределе. – Ведь именно ты заварил всю эту кашу.

– Докажите! – усмехнулся мулла.

– Я не буду ничего доказывать! Я просто посажу тебя в зиндан, и люди, наконец, вздохнут спокойно.

– А как же доказательства вины, о которых вы не так давно говорили? Или у кази разная справедливость для муллы и меня?

– Нет… да… то есть… – пожевал губами кази. – Законы едины для всех, ты прав. Извини, я погорячился.

– Понимаю, – ходжа чуть склонил голову набок. – Значит, вы не будете сажать меня в зиндан?

– Пока нет, – надулся кази. Связываться с Насреддином, да еще при таком столпотворении ему вовсе не хотелось.

– Значит, выходит, никакой вины на мне нет?

– На тебе нет вины! О старик, оставишь ли ты теперь меня в покое?

– В таком случае мы все же хотели бы знать, почему такой справедливый кази, как вы, пытается отослать из своего дома «шайтана», вот уже дважды досаждавшего людям и совершающего подобные злые выходки, вовсе не похожие на шутки. И почему, выпроваживая муллу через черный ход, справедливейший утаивает, что все знает?

– Э, разве я что-то утаивал? Я же сказал про дубинки! А то, что выпроводил его из своего дома, то как бы ты поступил на моем месте, окажись шайтан в твоей… твоем доме?

– Как простой человек, я бы, скорее всего, отколотил его. А будь я честным кази, осудил бы согласно шариату за злобные выходки, что совершил этот человек, которого и муллой-то назвать язык не поворачивается. Ведь разве достоин человек, решившийся запугивать людей, строя из себя шайтана, называться духовным пастырем?

– Чего же ты от меня хочешь? – повысил голос судья. – Ты же слышал: то была глупая шутка!

– Он шут или мулла?

– Мулла, любящий пошутить.

– Шутка должна быть смешной, может быть, остроумной.

– Шутки бывают разные, и каждый шутит так, как может.

– Значит, если я, предположим, сегодня или завтра, или на днях явлюсь к вам в дом ночью в образе страшного чудища, переверну все в доме вверх дном и перебью посуду, украду съестное…

– Я ничего не крал! – выкрикнул мулла, но под холодным взглядом Насреддина вновь примолк.

– То мне за ночной разбой ничего не будет? – закончил свой вопрос ходжа. – Ведь я скажу, что решил подшутить над вами.

– Знаешь, это сложный вопрос, – замялся кази в полной растерянности. – К тому же ты добрый и умный человек и не будешь так глупо шутить.

– Почему бы и нет? – пожал плечами Насреддин. – Мне кажется, будет очень весело.

– Нет-нет, ты ошибаешься. Ничего веселого в том нет! – раздраженно выпалил кази.

– В таком случае вы накажете меня?

– Послушай, чего ты от меня добиваешься? – застонал кази.

– Правосудия, о кази! Только правосудия и ничего более.

– Но я не могу судить муллу! Я светский судья.

–Ты признаешь его вину?

Глаза у кази забегали, он надул щеки.

– Так «да» или «нет»? – никак не унимался Насреддин.

Кази молчал, будто воды в рот набрал.

– Если у кази имеются сомнения в его виновности, то можно призвать еще одного свидетеля, которого отлично знает мулла, и который не хуже знает муллу. Я даже больше могу сказать: он знает все!

– Да, признаю! – выпалил кази, которому история с шайтаном стояла уже поперек горла. Да и оказаться в очередной раз в дураках кази не очень-то и хотелось. – Но осудить не могу. Он не в моей власти. И оставь уже меня в покое!

– Тогда мы осудим его!

– Поступайте, как сочтете нужным, – сухо отозвался Шарифбек.

– О кази! – взвыл мулла, стучась головой в нижнюю ступеньку. – Спаси меня.

Но Шарифбек только ворочал розовой, с багровыми полосками шеей, усердно отводя глаза. Мулла – конченый человек, и Шарифбеку никак не хотелось последовать его участи.

– Разве ты не слышал, что сказал кази? – приблизился к мулле Насреддин. – Он ничего не может сделать для тебя. Вставай и пошли.

– Куда? – шарахнулся мулла от ходжи, выдергивая плечо из его руки.

– Как куда? В мечеть. Ты соберешь свои вещи и уберешься отсюда, куда посчитаешь нужным. Такой мулла никому не надобен, и прихожан у тебя больше нет. Но по крайней мере у тебя остается шанс стать порядочным человеком.

– Пощади, о Насреддин! – взмолился мулла.

– Да, я понимаю – это очень страшное наказание для тебя. Но ты меня с кем-то спутал: я не кази и не пресветлый эмир, чтобы щадить или не щадить. Вставай уже и идем!

Мулла сдался. Убитый горем, он с трудом поднялся на ноги и поплелся в окружении людей в свое бывшее жилище. Бараний череп остался лежать во дворе кази.

– Эй, старик! – окликнул ходжу Шарифбек, словно запоздало опомнившись.

– Что вам, почтеннейший? – Насреддин неспешной походкой вернулся к лестнице.

– М-м, я хотел спросить тебя, – замялся кази, выпячивая нижнюю губу. – Когда ты грозился предоставить свидетеля – кого ты имел в виду?

– Разумеется, всевышнего! – воздел ладони к небу ходжа. – Кто лучше него может знать муллу? Да и мулла похвалялся, будто ему ведомы все его помыслы как свои собственные.

– Всевышнего? – поразился Шарифбек. – Ты хотел призвать Аллаха в свидетели?

– Не понимаю тебя, кази. Разве, господь наш недостоин выступить свидетелем в твоем суде или ты ему не доверяешь? Или мы не призываем Аллаха в свидетели,