Уж если мы, невесты, решили, что нас разукрасили на славу, то наших суженых нарядили и расписали еще причудливей. Некоторых в прямом смысле было не узнать, так что их нареченным пришлось принять на веру, что перед ними выбравший их жених. Я узнала моего Маленького Волка – на нем был головной убор, украшенный по бокам бизоньими рогами, у самого лица шло полукружье из перьев ворона, в свою очередь, обрамленное орлиными перьями. На ногах его красовались новые, с иголочки, мокасины, расшитые бусинами, и красивая рубаха оленьей кожи, украшенная, как я понимаю, человеческими волосами. На плечах у него была накидка из бизоньей шкуры, выкрашенная в красный цвет и расписанная прихотливыми узорами. В одной руке он держал красную трещотку, которой потряхивал в такт мелодии, а в другой – копье, с украшением в виде пушистого меха. Словом, живое воплощение языческой роскоши – и я, в своем измененном состоянии, ощутила гордость, что стою рядом с ним. Разве не гордость должна испытывать счастливая невеста рядом с женихом?

Перекрывая музыку, под которую все еще танцевали вокруг костра, преподобный Хейр начал зачитывать христианские свадебные клятвы. Этот человек полон недостатков, но голос у него оказался зычным и звучным, так, что смог вознестись над всеобщим шумом:

«Возлюбленные дети мои, мы собрались здесь пред всевидящим оком Господа и пред богопослушной паствой, чтобы сочетать этих мужчин и женщин священным браком…»

Затем он повторил фразу по-шайеннски.

«Священными узами отныне да будут связаны эти мужчины и женщины. Если кто-то может заявить, что они не могут сочетаться узами брака, пусть говорит сейчас или не говорит никогда».

Влетел ли при этих словах капитан Джон Бёрк на белом коне, схватил ли меня, перекинул через седло и увез, чтобы жить со мной в домике на опушке, окруженной тополями, где бежит ручей, чтобы в этой тихой гавани я смогла воссоединиться с моими малютками и родить еще несколько прелестных малышей блестящему офицеру и стать, наконец, добродетельной христианкой, матерью и женой? Увы, конечно нет. Молилась ли я горячо, чтобы именно в этот момент мой капитан прискакал, чтобы спасти меня? Да… Господи, признаюсь, что молилась… Господи, помоги мне!..

«Берешь ли ты в законные супруги эту женщину, чтобы жить с ней по Божьим законам, в законном браке? Будешь ли ты любить ее, утешать и почитать в здоровье и в немочи, и, позабыв других, жить с ней до скончания дней ваших?»

После того, как он перевел последние слова на шайеннский, женихи издали общий возглас: «Буинг!» – странный звук нездешнего мира, ветром пронесшийся среди собравшихся.

«Берешь ли ты в законные мужья этого мужчину, чтобы жить с ним по Божьим законам, в законном браке? Будешь ли ты повиноваться ему, служить ему, любить и почитать в здоровье и в немочи, и, позабыв других, жить с ним до скончания дней ваших?»

Повисла долгая пауза, и лишь затем раздались неуверенные разрозненные реплики: «Да…» Они больше походили на нечленораздельное бормотание, и убежденности в них было так мало… Я точно знаю, что кое-кто вовсе не стал отвечать на вопрос священника, рассудив, что молчание может стать лазейкой для спасения.

«…И пусть ни один человек не разъединит тех, кого соединил Бог. Засим, поскольку эти мужчины и женщины дали друг другу согласие сочетаться священным браком, и свидетельствовали об этом перед лицом Господа нашего и здесь присутствующих, и выразили это, соединив руки, я объявляю их мужьями и женами, во имя Отца, Сына и Святаго Духа».

И все… Наши женщины испуганно умолкли, как только до них дошел весь смысл только что сказанных слов. Женихи, судя по всему, куда менее потрясенные новым статусом, растворились в тени, из которой вышли, и смешались с танцорами. В это время мы, невесты, собирались в группки, чтобы поделиться смешанными чувствами, поздравить – или утешить друг друга, и каждая переживала свалившееся замужество по-своему. Некоторые плакали – и скажу тебе, то были не слезы радости. Все только и думали, что же теперь будет…

– Значит, теперь мы в самом деле повенчаны, по-божьему, святой отец? – спросила преподобного странная «Черная Ада» Вейр. Она не сняла траур, и даже черная вуаль осталась на месте.

Все новоявленные жены быстро столпились вокруг них, думаю, в последней надежде, что преподобный успокоит нас, признавшись, что, мол, церемония проводилась не всерьез, и никакие вы не супруги этим дикарям.

– Выходит, я в самом деле вышла замуж за чертова ниггера? – спросила и Дейзи Лавлейс, которая также отказалась от подаренных хозяевами платьев и, по контрасту с Адой, надела ослепительно белое кружевное свадебное платье, привезенное специально для этого. Она тут же достала из-под юбок серебряную фляжку и приложилась к «лекарству».

– Какое красивое у тебя платье! – восхитилась Марта; она, судя по всему, все еще не отошла от транса.

– Оно принадлежало моей милой покойной матери, – сказала та. – Я должна была надеть его на свадьбу с мистером Уэсли Честнатом из Олбани, штат Джорджия. Но после того, как в войну папа потерял все, мистер Честнат вдруг поменял свое решение, ну, вы понимаете, о чем я…

Ах, хорошо, что мама и папа не знают, – продолжала она, – что я вышла замуж за джентльмена с таким ужасным именем – мистер Кровавая Нога, фу! (Кстати, он удостоился этого прозвища после того, как ее храбрая собачонка Ферн-Луиза укусила его за ногу.) Господи!

И она рассмеялась, а я внезапно почувствовала, что она мне нравится, и наконец поняла, почему она согласилась ехать: ее семья разорилась, подлец-жених бросил ее у алтаря, и она была уже не так молода, хотя и храбрилась. Пусть она двулична и лжива – но мисс Лавлейс привезла платье своей матери, чтобы выйти замуж именно в нем, и уже одно это подкупало. Ведь это означало, что за всем ее цинизмом скрывалась душа, не расставшаяся с надеждами и мечтами. Я рассмеялась вместе с ней над абсурдностью ситуации – и скоро все мы хохотали, глядя друг на друга, ибо многие из нас смахивали на демонов из преисподней, да еще и вышли замуж за варваров! Мы смеялись до слез, что увлажнили наши размалеванные лица. Да, определенно нас одурманили…

Унявшись, мы снова в полной мере ощутили странность ситуации, каким бы спутанным ни было наше сознание; утерев слезы, мы не разошлись, но старались держаться вместе, точно вспугнутые цыплята, желая получить поддержку друг от друга. Скорее даже, мы напоминали диковинных птах – с чудными пестрыми лицами и в разукрашенных причудливыми узорами платьях.

Разумеется, мы робели и не хотели присоединяться к пляшущим, и наша храбрая славная Фими, верная своей природе, стала первой, кто решился.

– Я покажу им, как танцуют ашанти! – сказала она нам своим зычным голосом. – Этому научила меня мать.

На мгновение застыв, изумленные шайенны смотрели, как наша бесстрашная негритянка занимает свое место среди танцоров. Мы же очень гордились ею. Она танцевала совсем не так, как индейцы… Она танцевала куда лучше, чем они, грациозно выделывая сложные па своими длинными, сильными ногами, мелькавшими под платьем, она гарцевала и кружилась в такт пульсировавшему ритму – но не выбивалась из шеренги, чтобы не сердить Женщину-Собаку, пристально следившего, чтобы никто не нарушал общего ритма. Индейцы-зрители одобрительно загалдели, и в тот момент мне показалось, что танец стал свободнее, но и… безумнее.