совещание в ОКБ А. Н. Туполева. Он предупредил меня, что совещание серьёзное и посвещено остановке заказчиком приёмки самолётов-носителей ТУ-22. Это грозило серьёзным наказанием, включая остановкой финансирования. На совещании, которое проводил Л. Л. Кербер, заместитель А. Н. Туполева,

рассматривался вопрос, связанный с устранением замечаний, выявленных в процессе стендовых и лётных Государственных испытаний ТУ-22. В основном эти замечания касались автопилота, который, вследствии неких методических особенностей приводил к раскачке самолёта. Из-за этого, временно был наложен запрет на включение НБА в контур автоматического управления самолёта на маршруте. В замечаниях по стендовым испытаниям было отмечено, что в НБА в узле формирования угла доворота замечены высокочастотные автоколебания, которые не влияют на качество управления самолёта. Тем не менее на совещании было принято решение, которое обязывало нас доработать НБА, с целью устранения автоколебаний. Я понимал целесообразность принятия такого решения, тем более, что это было связано с весьма небольшими доработками самого узла. Но когда пришло время подписания протокола, я, помятуя указания Павла Алексевича, отказался подписать протокол, где была задействована его подпись. Поскольку передача заказчику протокола не терпела задержки, это было связано с открытием приёмки, Л. Л. Кербер позвонил Павлу Алексеевичу и попросил его дать мне право подписать протокол и передал мне телефонную трубку. Я кратко изложил Павлу Алексеевичу суть проблемы и наших обязательств. Пояснил, что доработка небольшая и обязывающие сроки исполнения приемлемы. Он разрешил мне подписаться под протоколом вместо себя, что я и сделал. Через несколько минут выяснилось, что на титульном листе протокола в её нижней части вынесены подписи Главных конструкторов ОКБ. Я категорически отказался ставить свою подпись. Тогда Л. Л. Кербер вторично позвонил Павлу Алексеевичу и разъяснил, какие последствия ждут нас всех, если протокол сегодня же вечером не окажется на Пироговке. Л. Л.Кербер снова передаёт мне трубку и я слышу ожидаемые слова: «Не ломайся как барышня и подписывай.» С Леонидом Львовичем Кербером у меня были прекрасные отношения, но иначе поступить я не мог. Он меня понимал и нисколько на меня не обиделся.

На следующий день я пришёл на работу, имея при себе копию протокола. Я понимал, что Павел Алексеевич пожелает ознакомиться с сутью доработки. Для этого мы с В. В. Марасановым на стенде в лаборатории вскрыли блок вычислений НБА. Вскоре меня принял Павел Алексеевич и я ему доложил подробно о совещании. После доклада он выразил желание ознакомиться с характером доработки. Доработка, сводившаяся к замене серводвигателя, не вызвала у него возражений. Неожиданно Павел Алексеевич задаёт мне вопрос: «А почему мы, собственно, должны дорабатывать НБА.» Я поясняю, что посколько НБА включён в контур автоматического управления самолёта, желательно, чтобы в составе командного сигнала, выдаваемого в автопилот из НБА, не было высокочастотных составляющих. «Это значит, что самолётом управляет НБА и мы отвечаем за безопасность самолёта?» Здесь уместно рассказать один анекдот. Великий прорицатель Нострадамус, приходя домой, спрашивал маму: «Мама, что у нас сегодня на обед?» На это она отвечала: «Как-будто ты не знаешь». «Да, мы управляем самолётом только в горизонтальной плоскости через автопилот при постоянном контроле со стороны экипажа. По нашей вине ничего не случится.» И здесь Павел Алексеевич заявил: «Вы, Матвей Зельманович, самовольно подписали протокол и будете за последствия сами отвечать. Если с самолётом случится беда то вы, а не я пойдёте в тюрьму.» В какую, спросил я. «Для начала в Кресты», ответил он. «Спасибо, Павел Алексеевич, это ближе, чем Магадан». Он мгновенно вспомнил первый эпизод, суровая маска его лица сменилась на его обворожительную улыбку. Павел Алексеевич обладал феноменальной памятью. «Ладно, дорабатывайте, только не задерживайте передачу документации на Пирометр.» Павел Алексеевич прекрасно разобрался в вопросе. Но он дал понять, что те, кому он доверяет принятие решение, должны это делать взвешено и ответственно. Я это понимал, когда он поручил мне участвовать в этом совещании.

Павлу Алексеевичу в не меньшей степени было присуще чувство юмора. Я присутствовал на многих совещаниях, которые он проводил. В процессе совещания иногда чувствовалось нарастание напряженности и, если в этот момент кто-то находил нужные слова или шутку, напряжённость мгновенно спадала и все испытавали облегчение, и в первую очередь Павел Алексеевич. Далее совещание продолжало течь по деловому руслу.

* * *

В начале 1965г. после отладки ЦНВУ на одном из летательных аппаратов (ТУ-95РЦ) и его сдачи заказчику на аэродроме вблизи Белой церкви, я вернулся в Ленинград. Через несколько дней Павел Алексеевич пригласил меня к себе. Там находился старший представитель заказчика А. К. Арутюнов. Они оба обратились ко мне с просьбой выполнить их поручение: доложить маршалу авиации И. И. Борзову состояние разработки модификации вычислителя ЦНВУ для разведчика-целеуказателя. Я выехал в Москву и через два дня вернулся. Павел Алексеевич поблагодарил меня за успешное выполнение поручения. То же сделал А. К. Арутюнов, после чего предложил мне побеседовать с ним на различные темы. Подобные беседы происходили часто. Он был умным человеком, но нуждался в информации. По-видимому, в беседах он получал нужные сведения о современном состоянии авиационной техники. В последней беседе он спросил меня о моих планах на будующее. Я ему честно признался, что таковых пока не имею. Я не знал в тот момент, что он прекрасно осведомлён о планах создания новой лаборатории и кандидатах на должность начальника. Эти вопросы П. А. Ефимов обсуждал с ним. Вскоре меня вызывает к себе Павел Алексеевич и в присутствие А. К. Арутюнова сообщает, что он принял решение организовать новую лабораторию и назначает меня начальником, и тут же подписывает приказ. Для меня, как и для Е. С. Липина и А. Л. Этингофа, которых он затем пригласил, его решение было неожиданным. Павел Алексеевич поставил их в известность о принятом решении и приказал им выделить мне людей и площадь в рамках НИО-1. Так, благодаря Павла Алексеевича и А. К. Арутюнова решилась моя судьба и определилось моё будущее.

B 1967г я пришёл к выводу, что все разработки лаборатории: ИНТО, ПИНО, планшеты, пульты управления на логометрах, электромеxанические ИПП и т. д. не имеют никакой перспективы и поэтому необходимо немедленно переходить на разработку современных электронных индикаторных систем. Лишь этот путь сулил выживание лаборатории. Но как это сделать? Я понимал, что попытка убедить руководство перейти на разработку электронных систем обречена на провал, меня не поддержат на всех уровнях. Единственный человек, который мог бы меня поддержать, это был Павел Алексеевич. Но несмотря на уважение, которое он проявлял ко мне лично, я вынужден был считаться с возможностью провала.