— А не надо было подниматься до зари! — ответила я без толики сочувствия. — Тем более не надо было в такую рань будить других! Я бы с удовольствием поспала еще пару-тройку часов!

— И попала бы в загребущие лапы Генриха, который рвался появиться утром и весь день водить тебя по тбилисским достопримечательностям, — напомнила Алка. — Ты, конечно, умеешь отваживать назойливых поклонников, но этот Генрих не выглядит человеком, которого легко послать за подснежниками, с ним пришлось бы повозиться. Оно тебе надо? А так — очень удачно получилось: не виноватая ты, он сам пришел слишком поздно!

— Если этот Генрих такой настойчивый, как ты думаешь, он учтет свою ошибку и завтра придет на рассвете! — вздохнула я.

— Тем более привыкай к ранним подъемам, — хихикнула подружка. — Переквалифицируйся, так сказать, из сов в жаворонки! Бери пример с трудового грузинского народа!

В самом деле, если во дворе было тихо и пусто, как на сельском погосте, то за толстыми стенами и бастионами нашего дома-крепости утро уже бурлило, как фасолевый суп: автомобили выскакивали из-за одного угла и скрывались за другим, не делая пауз для того, чтобы пропустить пешеходов. А светофоры на нашем с Алкой жизненном пути встречались огорчительно редко, поэтому пятьсот метров до станции подземки мы преодолевали добрых двадцать минут и пришли вовремя, как раз к открытию метро.

Получасом позже мы уже сидели за столиком вокзальной кафешки, ожидая, пока зевающая буфетчица сварит нам кофе. Банку с медом мы запихнули в ячейку камеры хранения, и теперь Алка, добыв из-под спуда мои принадлежности для рисования на лице, по мере сил и таланта наводила красоту. Я тем временем карандашом для глаз записывала на салфетке код ячейки.

— Что ты там черкаешь так долго, — поинтересовалась подружка, гуталиня ресницы. — Как будто не четыре цифры записываешь, а число Пи.

— В числе Пи вроде всего три цифры — три, запятая, четырнадцать, — блеснула я остаточными знаниями школьного курса математики.

— Ты что?! — Алка так взмахнула рукой, что проехалась щеточкой для ресниц по лбу. — Совсем темная?! В числе Пи бесконечное количество цифр! Самое точное на данный момент вычисление, сделанное одним французским программистом, включает 2,7 триллиона знаков после запятой, и это еще не предел!

— Ты себе штрихкод над бровью нарисовала, зубрилка, — язвительно заметила я. — Какая мне разница, сколько знаков в числе Пи? Меня больше заботит, как зашифровать код ячейки с медом.

— А зачем его зашифровывать? — простодушная Трошкина озадаченно моргнула.

— Ты что, совсем темная? — с удовольствием процитировала я ее же. — Это же секретная информация, которая не должна попасть в чужие руки. Лично я всегда зашифровываю ПИН-коды своих банковских карточек. Вот, смотри…

Я открыла кошелек и выбрала из него бумажные клочки с обрывками записей.

— Пятое января Тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года, — прочитала Алка. — Что за памятная дата?

— В этот день в первом номере журнала «Техника — молодежи» за тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год началась публикация романа Ивана Ефремова «Туманность Андромеды».

— Ого! — Подружка взглянула на меня с уважением.

— Не восхищайся, — отмахнулась я. — Это я так зашифровала ПИН-код моей карты Сбербанка: 5157. Если вдруг у меня украдут кошелек или он будет случайно потерян и найден кем-то непорядочным, злоумышленник ни за что не догадается, что на этой бумажке записан именно код карты.

— А вот тут начертано «В 35 лет — 52 кг!». — Трошкина рассмотрела второй клочок. — Это что?

— Тоже ПИН-код карты, только другого банка: 3552. Я решила не повторяться и поменять систему, чтобы ее нельзя было разгадать.

— Прости, что спрашиваю, а разве ты не можешь просто запомнить нужные цифры?

— Запомнить цифры?! — ужаснулась я. — Как? В них же нет смысла!

— А в этом, по-твоему, смысл есть? — Алка постучала пальчиком по салфетке и выразительно прочитала: — «Код банка»! Хм-м-м?

— Смотри внимательно, это написано через запятую и означает «код от ячейки с банкой», лично мне все понятно, — досадливо пояснила я. — Но если кто-то другой увидит эту бумажку, то ни за что не догадается, что речь идет о камере хранения на вокзале.

— Ладно, а цифры где? Тут ниже написано только слово «скальп», и это производит несколько пугающее впечатление.

— Следи за логикой: скальп — это волосы, я их крашу одной и той же краской, производители которой обозначают на коробочке нужный мне тон «светло-светло русый пепельный» цифрами 10.1. Догадайся, каков код ячейки?

— Сто один?

— Правильно! Но никто чужой этого не сообразит.

— Тем более что сейчас твои волосы вовсе не пепельно-русые, — кивнула Алка.

— Вот обязательно тебе напоминать мне о неприятном?

— Ладно, прости, я не хотела задеть твои нежные чувства. Мне просто непонятно, к чему такая секретность, — пожала плечами подружка. — Если бедные любители меда получат информацию в виде ребуса, боюсь, счастливого обретения злосчастной банки так никогда и не случится.

— Это я не для них шифрую, а для себя, — объяснила я. — Больше по привычке, чем по необходимости. Гимнастика ума и все такое. А Заразе мы прямым текстом сообщим, что ее мед помещен в камеру хранения на вокзале, код ячейки 101, абонирована она на неделю.

— Я напишу ей сообщение, — согласилась Трошкина. — Но позже: негоже будить больного человека эсэмэской в шесть утра. Прямо сейчас предлагаю приступить к поискам Матвея Карякина и начать обзванивать медицинские учреждения: там на телефонах сидят дежурные, и для них нормально отвечать на звонки в любое время суток.

— А ты сумеешь объясниться с ними без знания грузинского?

— Сумела же я это сделать в прошлый раз, когда звонила по поводу Зямы! На горячих линиях местных больниц, в отличие от полицейских участков, сидят люди со знанием иностранных языков.

— Тогда звони. — Я одобрила Алкин план и пошла забирать наш кофе и выбирать к нему вкусняшки.

Процесс несколько затянулся, потому что у буфетчицы как раз поспела выпечка в ассортименте, и я зависла над рядом курящихся ароматным паром пирогов, не в силах определиться, чего мне хочется больше.

Буфетчица, в отличие от медиков, не знающая ни русского, ни английского, не сильно мне помогала, поскольку при всем желании не могла просветить меня относительно начинки. Мы только по поводу мясного пирога достигли взаимопонимания: я приставила пальцы рожками ко лбу и вопросительно помычала, а буфетчица помотала головой, скрутила из пальцев рожки бубликами и отрицательно поблеяла. Для выяснения секрета начинок растительного происхождения эта тактика не годилась. Указывая на пироги, буфетчица напевно произносила красивые грузинские слова, но мне они ни о чем не говорили. Наконец я услышала «лобиани» и вспомнила, что это блюдо мне уже знакомо, спасибо папуле, нашему кулинарному просветителю международного масштаба.