Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Свежая фоточка, Матвей сделал селфи для мамы накануне чемпионата, — кивнула Алка.
— Слушай, какая физиономия знакомая, — протянула я, созерцая круглое и сияющее, как намасленный блин, лицо упомянутого Матвея. — Где-то я его видела?
— Где? Ну-ка, вспоминай!
— Не помню.
— А с чем ассоциируется?
Я подумала:
— Почему-то с тобой…
— Быть того не может, я эту физиономию в первый раз вижу! Точно, у меня идеальная память на лица!
— Тогда с твоей работой в психоневрологическом диспансере…
— Нет, он не похож на тамошнего пациента, они такими круглощекими, румяными и улыбчивыми даже на выписке не бывают.
— Выписка, выписка. — Я потерла виски, пытаясь вспомнить. — Блин, да что же это было? Что-то такое из серии «и тебя вылечат, и меня вылечат»…
— Со смирительной рубашкой и санитарами?
— Точно! Вспомнила! — Я победно щелкнула пальцами. — Это же мой трискаидекафоб! Алка, ты не поверишь, но Матвей Карякин летел в Тбилиси одним рейсом со мной!
— Почему же не поверю, даты как раз сходятся. — Трошкина не изволила порадовать меня бурным восторгом. — А почему трискаидекафоб?
— Потому что он сидел в тринадцатом ряду и всю дорогу нервно возился и какие-то невнятные мантры бубнил!
— Логично. — Раздражающе невозмутимая Алка кивнула. — Если парень брал билет в последний момент, закономерно, что ему досталось место в тринадцатом ряду.
— Знаешь, ему еще и приветственные объятия санитаров достались, по-моему, — припомнила я. — Я видела, по прибытии его увели такие спокойные дюжие парни… Вот интересно, этот Карякин на радостях от выигрыша крышей поехал, в полете что-то такое вычудил, и экипаж вызвал группу встречающих со смирительной рубашечкой?
— Если бы он что-то вычудил, ты бы заметила, — сказала Алка, но интонация у нее была скорее вопросительная.
— Могла и не заметить. — Я пожала плечами. — Я вдумчиво снимала стресс от полета спа-процедурой с бабулиной щеткой — механически чесала волосы и тупила в иллюминатор. Нет, конечно, если бы он громко заорал у меня над ухом: «В самолете бомба! Немедленно меняем курс на Тель-Авив!» я бы обратила внимание…
— А если просто бормотал, как заведенный, трясся, хрустел пальцами, пускал слюни и подмигиванием в технике азбуки Морзе делал неприличные предложения стюардессам, то это запросто могло пройти мимо тебя, — понятливо кивнула подружка.
— Тем более что я вообще-то сидела к нему спиной, — добавила я, посчитав необходимым немного размыть складывающийся образ рассеянной с улицы Бассейной.
— Все ясно. — Трошкина встала. — Значит, имеет смысл начать поиск пропавшего Карякина с обзвона местных медучреждений. Благо, у меня и телефоны нужные уже все имеются, я их сохранила в память мобильного, когда звонила по поводу Зямы.
— Нельзя звонить из дома! — заволновалась я. — Мои непременно поинтересуются, кого мы ищем да откуда у нас телефоны тбилисских больниц и моргов! Слово за слово — и они вытянут из нас информацию об исчезновении Зямы!
— Правильно мыслишь, поэтому возвращаемся к тому, с чего мы начали!
И Алка снова настойчиво зашипела:
— Вссставай! Поднимайсссся!
— А ты одевайсссся! — Я не осталась в долгу. — Ты же не отправишься в поисковую экспедицию в шелковом пеньюаре? Иди к себе, собирайся, встретимся через десять минут на кухне.
Завтраком, как хотелось бы, назначенная встреча на кухне не ознаменовалась.
— Нельзя шуметь, — сказала Трошкина, перехватив мой алчущий взгляд, направленный на банку с кофе. — Ты же сама знаешь…
Конечно, я знала. Любые несанкционированные действия на кухне моментально привлекут внимание нашего теперь уже общего папы-кулинара! Достаточно звякнуть ложкой о чашку или хлопнуть дверцей холодильника — и папуля явится выяснять, что это происходит на территории, которую он считает своей.
— Ладно, найдем, где позавтракать, — вздохнула я, отказавшись от соблазнительной мысли взбодриться большой чашкой кофе с бутербродиком. — Все, уходим!
— Подожди, — неожиданно замялась Алка. — А как же Зяма? Вдруг он придет, когда никого не будет дома…
— И что? Зяме не привыкать, судя по его поступкам, у него и так не все дома! — отбрила я. — Если что, посидит во садочке на качельке, чай, не зима на дворе, не замерзнет.
— Ну, пойдем, — согласилась Алка.
— Нет, подожди. — Теперь уже я ее остановила. — А что делать с медом? Вдруг за ним снова придут, а дома никого не будет?
— Вариант «посидеть, подождать на качельке» не подойдет? Тогда надо что-то такое придумать, чтобы осуществить передачу меда бесконтактно. — Трошкина закусила губу и наморщила лоб — задумалась.
— По почте его послать? Да нет, мы адреса не знаем…
— Я знаю!
— Адрес?!
— Нет, я знаю, что делать! — Алка победно улыбнулась. — Давай отнесем корзину с банкой на вокзал и оставим ее в камере хранения, а код от ячейки сообщим Заразе, и пусть ее друзья забирают гостинец в удобное им время, не беспокоя при этом нас!
— Это отличная мысль! — согласилась я, и мы с подружкой стукнулись кулачками.
Трошкина на цыпочках сбегала в гостиную и вернулась не с корзиной, как ожидалось, а с альтернативным решением:
— Плетенку оставим, бабушка перед сном в нее свою одежду сложила, неловко копаться в чужих вещах! Возьмем только банку, она должна поместиться в твою сумку.
— А я должна надорваться, таская на плече сумку с банкой? — ворчливым шепотом задала я риторический вопрос, закономерно оставшийся без ответа.
Ладно, плечи у меня и ручки у моей сумки достаточно крепкие, а объем торбы позволяет уместить в ней хоть две такие банки.
— Кстати! — Я вспомнила, что действительно была вторая банка, судьбой которой я не поинтересовалась. — А та первая посылочка со сладеньким, которую вы с Зямой везли, куда подевалась?
— Ее у нас благополучно забрали прямо в аэропорту.
— А кто забрал?
— А я помню? Какой-то совершенно незапоминающийся товарищ. — Алка сунулась лицом в зеркало, впотьмах ничего интересного в нем не рассмотрела и вздохнула. — Пойдем, какие есть — в натуральном виде. Тоже незапоминающиеся и неприглядные…
— У меня на дне сумки, под медом, есть компакт-пудра, тушь, набор теней и помада. — Я поправила на плече увесистую торбу. — Вытащим банку — сочиним себе сколь угодно яркий макияж. Всё, уходим, пока наши аксакалы не пробудились!
Мы вышли в раннее тбилисское утро — жемчужно-серое, нежное, теплое, как войлок на шелке.
— Очень рано, — поглядев на причудливые темные кляксы старых платанов, сказала Трошкина. — Боюсь, метро еще не работает, придется ждать.