- Не знаешь где Веник?

- Неа.

- А Пашка?

- Чешуйчатая девка? Говорят, забилась в какой-то угол и ни с кем не разговаривает, - он улыбнулся, - Недовольна моей компанией, красотка? Еще передумаешь, обещаю.

- У меня имя есть.

- Знаю, но сейчас я над тобой не работаю, - не мог его взгляд наполнился спокойствием и уверенностью, той силой, к которой тянешься неосознанно, и знаешь, довериться такому будем самым правильным решением в твоей жизни. А потом он скрестил руки на груди, и наваждение сгинуло, - Рули давай, дома пиво стынет, иначе я стану таким вежливым, что ты этого не вынесешь, и начнешь исповедоваться.

До того как переселиться в геронтопсихиатрический центр Шереметьева Мария Николаевна жила в двенадцатиэтажной свечке из красного кирпича на проспекте Дзержинского. Микрорайон именуемый Брагино был самым отдаленным от московской трассы М-8, по которой мы въехали в город. Самый северный район города и самый густонаселенный, он получил свое название от сельца Брагино вошедшего в состав города за год до окончания войны. Жители села вряд ли могли предположить, что когда-нибудь в честь отменной браги, которою они варили, не покладая рук, назовут район. Но, как известно людская память избирательна, официальное название "северный жилой район" было слишком скучным, длинным и ни в коей мере не отражало представление людей о прекрасном.

Если и был в нашем городе район, где жизнь не затихала ни на миг, то это именно Брагино, а не центральный рынок, который вопреки всякой логике закрывался в пять часов вечера, когда приличные люди только еще покидают рабочие места. Даже в этот ранний час улицы были полны машин, звенели трамваи, сыпали искрами троллейбусы. Вечное движение и вечное строительство, словно люди, жившие здесь, боялись, что-то упустить и не занять свое место под солнцем.

Высотные свечки, панельные коробки и кирпичные новостройки вытянулись вдоль дорого, как солдаты на плацу. Пошел мелкий дождик и дворники работали не переставая. Два раза меня обругали водители соседних машин, один раз посигналили. Я припарковалась у магазина, который, как сообщала вывеска, торговал живым пивом, остальные, надо полагать, отпускали страждущим мертвое, но почему-то не спешили хвастаться.

Во дворе красной многоэтажки за номером пятьдесят было пустынно. Лишь двое месили слякоть состоявшую из песка и снега. Старушка в пальто и низкорослый пекинес, с очумелым видом бродивший вокруг хозяйки. Судя по лицам и мордам прогулка не доставляла им особого удовольствия.

- А разве в том дурдоме, где жила твоя юродивая, нет контактов ближайшего родственника - спросил Ленник.

- В том то и дело, что были, - я заглушила двигатель, - Валентин Пертович Шереметьев, сын, место работы городок на крайнем севере и телефон.

- Ну и?

- Такого номера не существует. Думаешь, будь это иначе. Мне бы так легко ее отдали? Даже с документами о поддельном родстве?

- Понятия не имею, как заведено в местных богадельнях. Ладно, пошли.

- Сиди здесь. Я быстро, - я открыла дверцу, приготовившись выслушать лавину возражений.

- Уверена? - он сверкнул белозубой улыбкой и развел руками, - Да, ради ушедших.

Я вышла, в машине заиграла музыка и тут же сменилась шипением. Мужчина крутил ручку настройки пытаясь найти станцию по душе. Надеюсь, он наткнется на "Пастырь мой" и разнообразит внутренний мир утренней проповедью. Хотя, зная нечисть, с него станется старательно законспектировать все смертные грехи и последовательно осуществить еще до обеда. Последняя мысль вызвала улыбку.

Налетевший ветер забрался под куртку, неся прохладу, но никакого дискомфорта я не ощутила. Баюн продолжал крутить ручку настройки, улыбаясь чему-то своему. Я поднялась по ступенькам к единственному подъезду высотки, за дверью начиналось вытянутой помещение украшенное рядами зеленых почтовых ящиков с погнутыми дверцами. Как спускался дребезжащий всеми гайками и винтами лифт, я слышала целую минуту, а потом он натужно раскрыл двери этажом выше, сочтя свою миссию выполненной. Несколько раз я нажала четную пластмассовую кнопку, лифт хрюкнул, но остался на втором этаже.

Я открыла дверь на воняющую мочой лестницу. Заплеванные ступени усеянные окурками, похоже их использовали и как общественный туалет, спальню и курилку одновременно. И тем не менее лестница была предпочтительнее, готового в любой момент сломаться подъемника.

Десятый этаж, двадцать пролетов, чем выше, тем слабее вонь, люди ленивые создания. Раньше я бы запыхалась уже к пятому, а сегодня, только увидев, на стене затертую цифру десять, поняла, что дыхание даже не сбилось.

На этаже было шесть квартир, три с одной стороны и три с другой. Нужная мне в центре слева. Звонок издал отрывистое "фить-фить" и замолчал, рядом с железной дверью стоял вытянутый деревянный ящик с навесным замком, раньше в таких хранили картошку. Я снова нажала круглую кнопку. "Фить-фить" повторилось, и за дверью что-то или кто-то, шевельнулся. Я слышала его дыхание и тихие крадущиеся движения.

- Добрый день, - крикнула я, - Откройте пожалуйста.

Несколько секунд царила тишина, а потом звякнула цепочка, дверь приоткрылась на несколько сантиметров. На меня уставился мутный карий глаз в окружении размазавшейся косметики, стойкий запах спиртного, который женщина использовала, казалось вместо духов. Я невежливо чихнула.

- Чаво надо? - голос скрипучий, словно простуженный.

- Добрый день, - я через силу улыбнулась, - Я ищу прежних хозяев квартиры, Шереметьевых, не знаете куда они уех...

- Нет, - дверь захлопнулась.

- Постойте, - я снова нажала на звонок.

- Пошла прочь! - закричали из квартиры, - А то ментов вызову.

Я коснулась двери, испытывая желание схватиться за ручку и потянуть настолько, насколько хватит силы. Уцепиться ногтями и вскрыть эту заплатку, как консервную банку. Выволочь эту дурнопахнущую женщину и сдавить ей горло, пока она сама не начнет умолять, позволить ей говорить. И не важно скажет она в итоге что-нибудь или нет, главное ее вытаращенные глаза и чуть терпкий вкус испуга.

Я моргнула и очнулась, понимая, что прижимаюсь к двери и издаю низкое угрожающее рычание. Ушедшие! Встряхнувшись, я сделал шаг назад, стараясь отогнать видение напуганных глаз и ласкающих слух криков.

Как-то мне все это представлялось намного проще и результативнее. То, что граждане просто откажутся со мной говорить, даже не приходило мне в голову. Но реальность, как водиться, внесла свои коррективы.

Я по очереди позвонила в соседние двери. За четырьмя царила тишина. Видимо хозяева уже успели уйти на работу. В пятой звонкий суровый голос надзирательно перечислил всех взрослых находящихся в квартире, включая кошку и попугая Кешу, а потом значительно пообещал: "вот спящий папка проснется, и как даст...". Топот ног, последовавший за этой тирадой, свидетельствовал, что сурово отчитавшему меня человечку лет пять от силы.