Юля с Дашей проснулись, стали расспрашивать, что случилось, и даже сначала поверили ей. Успокаивали, жалели.

А тем парнем оказался пятикурсник Матвеев. Сам он в общаге не жил, официально, но часто зависал у своих дружков в одной из комнат на их этаже. Торчал у них порой по два-три дня.

За Оксану ему предъявила Дашка. Схватила ее за руку и потащила за собой. Ворвалась к ним, в пятьсот седьмую, и с порога заявила, что он – урод и скотина, и что за всё поплатится.

Но он только расхохотался:

– Чтобы я позарился на эту убогую? Вы чё, серьезно? Да ты посмотри на нее. Она же стремная! Я б с ней даже за таз пельменей в голодный год не стал бы. Ну, было дело ночью – попутал мужской и женский душ. Зашел и сразу свалил, когда ее там увидел. Но чтоб приставать? К ней? Фу бл***! Вы совсем рехнулись, если поверили ее россказням! Эта убогая свои фантазии выдает за реальность.

– Да конечно! – поддакнули его дружки. – Нашла, Дашка, за кого вписаться.

Оксана слушала их и задыхалась от обиды, стыда, унижения. И снова не могла вымолвить ни звука. Дашка в нерешительности замялась, оглянулась на нее.

– Ну, Мышка, чего молчишь? – спросила, хмурясь. – Слышишь же, он говорит, что ты всё придумала.

Оксана только и смогла что трясти головой и в конце концов, заикаясь, выдавила:

– Н-нет…

А затем выскочила в коридор, убежала к себе, а там – снова в слезы. Потом пришла Даша, с ней больше не разговаривала, только раздраженно прошипела Юле:

– Из-за этой чокнутой я себя какой-то дурой выставила!

А на другой день этот самый Матвеев вместе с каким-то незнакомым парнем подкараулил ее вечером, когда она шла после учёбы. Был конец декабря, темнело рано. Они ждали ее на троллейбусной остановке, а затем увязались следом. Как только Оксана свернула на дорожку, ведущую к общежитию через небольшой и малолюдный скверик, они её догнали. Тот, другой, держал её сзади, а Матвеев несколько раз коротко ударил под дых. Толстый пуховик, конечно, сильно смягчил удар, но как она перепугалась!

– Слушай сюда и запоминай, – наклонился к ней Матвеев и поднес к лицу зажигалку. – Будешь и дальше нести про меня всякую чушь, в следующий раз я тебя просто убью. И вон там на стройке прикопаю. Поняла?

Она кивнула.

– Значит, так. Я щас иду в общагу, через час ты приходишь в пятьсот седьмую и при всех передо мной извиняешься. Говоришь, что ничего не было. Ясно? – он вжикнул зажигалкой и приблизил язычок пламени к ее глазам.

Оксана отклонила голову и, не дыша от страха, снова кивнула.

– Ну, смотри, Мышь.

Толкнув ее в снег, они ушли.

О том, как спустя час она ходила в комнату парней, как, трясясь от страха и одновременно сгорая от унижения, лепетала «извини» под глумливые ухмылки, хотелось бы забыть навсегда, но этот эпизод и ощущение стыда и беспомощности въелись в память намертво.

После того случая над ней ещё долго потешались. Как-то она варила суп на общей кухне. А на соседней конфорке жарилась чья-то картошка. Там же, на подоконнике сидели девчонки, курили в форточку, болтали и, конечно, посмеивались над ней. Потом на кухню заглянул парень с третьего курса, подошел к плите, помешал картошку.

– Эй, Костик! – позвала его одна из девчонок. – Берегись! Ты сли-и-ишком близко стоишь. Мышка потом всем расскажет, что ты ее хочешь изнасиловать.

Оксана вспыхнула, а остальные девчонки расхохотались. И таких моментов было не счесть.

Деньги, что присылала ей мать, она не тратила – откладывала. И сама теперь подрабатывала вечерами в столовой универа. Хотела скопить на съемное жилье и наконец убраться из этой проклятой общаги. И к апрелю уже почти хватало, чтобы снять комнатку в спальном районе. Но она встретила Дементьева.

Она, конечно, и раньше его видела в общежитии, но мельком, не приглядываясь. Даже имени его не знала. Просто после Матвеева Оксана боялась даже смотреть в сторону парней.

А тут они стояли на крыльце, загородив путь. Она приближалась, и с каждым шагом скачками росла нервозность, и ничего с собой поделать Оксана не могла. Потом к общежитию подъехала какая-то иномарка, и парни переключили всё внимание на неё: повернулись в ту сторону и даже немного отошли от дверей, обсуждая «крутую тачилу». И только Дементьев стоял на месте и курил.

Оксана припустила со всех ног, чтобы скорее прошмыгнуть мимо, но споткнулась о ступеньку и грохнулась прямо на колени. От внезапной боли из глаз брызнули слезы, но что хуже всего – с неё слетели очки. Она шарила руками по грязному крыльцу, пытаясь их нащупать. Но тут вдруг услышала над ухом мужской голос:

– Это ищешь? – И тут же кто-то вложил ей в руку очки.

Торопливо нацепив их, она подняла глаза и… пропала. Позже она много думала, когда всё началось, и решила, что именно в тот момент.

Дементьев сидел рядом на корточках. Смотрел на нее внимательно и как-то по-доброму, даже с сочувствием.

– Сильно ушиблась? – спросил он. – Встать можешь? Может, тебя проводить до комнаты?

Длинные ресницы золотило солнце, а глаза его, абсолютно черные, как расплавленный горький шоколад, затягивали, не давая ни единого шанса спастись.

Да, определенно с того дня и началась её неизлечимая любовь…

глава 26

Съезжать Оксана расхотела. Наоборот, после занятий стремилась в общежитие всей душой.

Нет, ее по-прежнему угнетали и общажный быт, и местные нравы, но здесь жил он. Никита Дементьев. Всего в трех комнатах от них. И это обстоятельство перевешивало всё остальное. Точнее, это единственное, что теперь имело значение.

Если прежде она выходила в коридор только по большой необходимости и всякий раз внутренне цепенела от напряжения, то теперь сновала туда-сюда по любому поводу в надежде с ним столкнуться.

И, конечно, сталкивалась. В те годы Никита курил и вместе с другими студентами зачастую зависал на кухне перед окном, или же один дымил в форточку, устроившись на подоконнике.

Раньше Оксана табачный запах выносила с трудом, закашливалась, но тут как-то быстро привыкла, даже не замечала потом. Если уж её теперь не страшили его дружки, то что там какой-то дым!

Иногда он с ней даже здоровался, и тогда настроение сразу взмывало, и весь день она ходила в эйфории.

Глядя на Никиту, с ней