— Франческа…

Наградой за догадливость стала снисходительная улыбка.

— Именно, милый. У твоей девочки большой долг. Очень большой.

Франческа — мой Голос. Ее победы — мои победы. Ее долги — мои долги.

— Чего ты хочешь? — выдавил я.

— Ты будешь охранять моего брата везде, где бы он ни появился. Днем, а если он потребует, и ночью.

Стормур довольно ухмыльнулся, празднуя победу:

— Слышал, что она сказала? К ноге, Страж.

— И ночью, говоришь? Может, вам еще в спальне свечку подержать? — с бессильной яростью спросил я.

— Поэтому тебе лучше перебраться во дворец…

— Нет!

Стормур сузил глаза:

— Зарываешься, Страж? Отказываешься вернуть долг?

— Не отказываюсь, — я посмотрел ему прямо в глаза и принудил говорить себя медленно и спокойно. — Я спасу твою жалкую задницу, хотя, видят боги, с куда большим удовольствием помог бы этой красотке, — короткий кивок в сторону твари, — довершить начатое. Но жить буду в своем доме. Если тебе потребуется телохранитель среди ночи, пришлешь мерлетту.

Нет верней способа стать изгоем в мире фэйри, чем отказ платить по счетам. Стормур того не стоил.

— Хорошо, — кивнула Иса прежде, чем ее братец успел что-то ляпнуть. — Начнешь сегодня?

— Завтра. А теперь разрешите откланяться, ваше высочество.

Я не стал хлопать дверью на прощание — жалкий жест бессилия. Но, выйдя в коридор, не отказал себе в удовольствии садануть кулаком по стене.

Деревянная панель треснула.

Франческа

Мой второй муж обожал признания в любви. Помню, как раздражали бесконечные «моя богиня» и «свет очей моих». Казалось, Джеффри насильно кормит меня патокой — еще немного, и затошнит.

Смешно… но сейчас мне не хватает таких признаний. Элвин не мастер на комплименты, слишком презирает дежурное лицемерие придворных любезностей. Отчасти я заразилась от него этим презрением, но все же порой так хочется услышать, что я — обожаемая, единственная, неповторимая. Хотя бы изредка…

Должно быть, каждой женщине просто нужно время от времени слышать что-то подобное. Оттого я внимаю восторженным и сладким речам Риэна куда благосклоннее, чем стоило бы.

На застекленной террасе лишь чуть холоднее, чем во дворце. За незримой преградой в сиянии разноцветных фонарей парят крупные снежинки. Небо темно и беззвездно, зависшие в воздухе огни рисуют по нему палитру света от алого до темно-синего. Не меньше сотни фонарей, и каждый следующий на тон темнее предыдущего. Словно какой-то чудак мазнул кистью, оставив радужный след на полотне ночи.

Будь рядом Элвин, мы бы поняли друг друга без слов. Просто сплели бы пальцы рук и стояли, любуясь, как снежинки опускаются, меняя цвет…

Риэн — не такая плохая замена своему побратиму. С ним легко. Он болтает, перескакивая с темы на тему, рассыпается в комплиментах, смотрит восторженно и страстно. Он даже смешит меня, и я смеюсь вполне искренне. Шутки Риэна мало походят на язвительные остроты Элвина, они жизнерадостны и полны любви к миру, как он сам.

С ним даже интересно. Возможно, потому, что в основном мы беседуем обо мне. Нет, я не наивная дурочка и понимаю, что на моем месте могла быть любая женщина. Цена комплиментам Риэна — четверть пенни в день большой ярмарки.

И все же приятно.

Он повторяет, что я богиня. И что любой мужчина мечтал бы занять место у моих прекрасных ножек. Просто ради счастья служить, ничего не требуя взамен. Сравнивает меня с орхидеей, глаза — со звездами, губы — с лепестками розы, а волосы…

— …ваши волосы подобны темному грозовому облаку, — он протягивает руку, чтобы коснуться их. Мягкие пальцы очерчивают ушную раковину, спускаются ниже по шее, и сам Риэн подвигается чуть ближе. — От них пахнет жасмином и медом, на свету в них пляшут рыжие искры. Как маленькие молнии.

— Грозовые облака синие или черные. Ваш комплимент куда больше подошел бы брюнетке, лорд Риэн. Как видите, у меня не только глаза неудобного цвета.

— Поверьте, облака могут быть любого оттенка. Я помню, как наблюдал закат у пролива Никкельхольм с вершины одной из Великих Колонн, охраняющих проход в Срединное море. Огромные тучи нависали над водной гладью океана, и от мысли, что дальше на сотни тысяч лиг ничего, кроме воды и неба, от мысли о ничтожности что человека, что Стража перед этой бесконечной стихией, охватывало благоговение, — с каждым словом он склоняется все ниже и ниже, а голос падает до страстного шепота. — Закат окрасил волны, словно кто-то вспорол брюхо исполинскому зверю и залил воды кровью. А тучи над океаном уже утратили багрянец и окрасились темной охрой. Совсем как ваши прекрасные кудри, леди.

О, Риэн мастер живописать словом. Я почти увидела безбрежный океан, о котором грезила в юности, кровавые волны и тучи в тон моих волос.

— Рад сознавать, что сеньорита не скучала в одиночестве, — комментирует знакомый, полный яда голос.

Вздрогнув, я отстраняюсь и поворачиваюсь к выходу. Элвин стоит, небрежно облокотившись на дверь. Его лицо непроницаемо, руки сложены на груди.

Ну вот, доигралась. Как давно он здесь?

— Риэн рассказывал о своем путешествии.

— Он любит молоть языком.

Мягкой походкой хищника Элвин подходит ближе, на ходу разминая пальцы.

— Исчезни! — слово звучит, как плевок.

Риэну не нужно повторять дважды.

Он покидает террасу неслышно, словно и впрямь в роду с фэйри, оставляя «богиню» расхлебывать последствия собственной глупости.

— Развлекаешься? — свистящим от ярости шепотом спрашивает Элвин.

Мне все же удалось вызвать его ревность. Как и хотелось.

Но отчего-то я совсем не рада такому повороту. Одно дело мечтать, представляя, как твой муж властно запрещает тебе смотреть на других мужчин. И совсем другое — столкнуться с настоящей злостью и обидой близкого человека.

— Немного. Ты сердишься?

— Нет, я просто счастлив. — И тоном, не допускающим возражений: — Собирайся, уезжаем.

* * *

Хорошо, что Элвин предпочитает ездить верхом. Полчаса в карете в одиночестве дают мне время собраться с мыслями, оценить ситуацию. И признать печальный факт: я сделала глупость.

Додумалась: флиртовать с братом мужа! Да еще на официальном приеме во дворце Исы. Красивых слов захотелось? От кого? Закоренелого бабника, который расписывает свои победы в мерзких книжонках?!

Или хуже того — захотелось ревности. Не я ли требовала от своего мужчины свободы и доверия?!

Как же стыдно…