Он сводит мои запястья, легко удерживая их вместе одной рукой. Ощущаю кожей неприятный холод металла — из этого плена не вырваться.

Тихий шелест покидающего ножны кинжала.

Я смотрю снизу вверх, тяжело дыша. Возбуждение мешается с испугом. Он не причинит мне вреда, но до этого в наших играх не было места заточенной стали.

Лезвие обрезает шнур, удерживающий полог, и занавес падает, отделяя нас от прочего мира. Элвин наваливается сверху, тянет меня за руку, чтобы привязать к столбику. Я шиплю, царапаюсь и отбиваюсь уже всерьез, прекрасно сознавая бессмысленность подобной борьбы.

Это знание мешается с вожделением. Я жду, я почти жажду, чтобы он сломил мое сопротивление. Потому что иногда мне нравится чувствовать себя беспомощной и покорной.

Осознание его власти пьянит сильнее любого вина.

— Так-то лучше.

Мои запястья примотаны к столбикам кровати. Мы оба тяжело дышим, на его щеке алеет свежая царапина. Я не хотела!

Он почти касается губами моих губ, я тянусь навстречу, впиваюсь в его рот, пускаю в ход зубы. Снова поцелуй, жадный, но короткий. Элвин отстраняется. Руки медленно, по-хозяйски гладят меня сквозь одежду, и я изгибаюсь, подчиняясь этой ласке. Хочу ощутить его прикосновения обнаженной кожей.

— Ты такая злючка. Может, оставить тебя здесь, чтобы подумала о своем поведении?

Смотрю на него в притворном гневе.

— Развяжи меня!

— Как можно? Мы же только начали.

— И как ты меня разденешь?

— О, это совсем не сложно.

В поле зрения снова появляется лезвие. Слышу треск ткани, холодная сталь плашмя касается кожи, и уже ничто не стесняет дыхания. Секундное сожаление по поводу испорченного платья.

— Я любила этот роб!

Его глаза смеются:

— Видишь, как вредно со мной спорить.

От одежды остались одни лохмотья. Он вынимает шпильки из волос, зарывается лицом в распущенную гриву, пропускает прядь меж пальцев, гладит шею, касается ошейника. Затем медленно разводит мои ноги, проходится, поглаживая, горячими пальцами по внутренней стороне бедра и скатывает сначала один, потом второй чулок. Я нага и беспомощна, руки раскинуты в стороны — не закрыться от жадных взглядов. Кожа горит от возбуждения. Прикрываю глаза и тяжело дышу. Предвкушение едва ли не слаще того, что последует дальше. Я знаю, что он сейчас сделает. Или нет? Тело жаждет прикосновений, хочу, мечтаю ощутить его внутри, хочу его рук, его горячих губ…

Открываю глаза, чтобы взглянуть в расширенные зрачки. Элвин нависает сверху и тоже тяжело дышит. Наше дыхание смешивается.

— Возьми меня! Пожалуйста.

— Подожди.

Я смотрю, как он раздевается, как подчеркнуто медленно, не отводя от меня взгляда, натягивает на протез перчатку. Это неповторимое, невероятное ощущение, когда знаешь, что сейчас тебя возьмет любимый мужчина. Это ожидание, возбуждение почти на грани терпимого.

А потом его губы и руки начинают странствие по моему телу. Он нежен и не торопится. Элвин не любит торопиться. Его неспешность всегда бросает вызов моему нетерпению. Будь мои руки свободны, я бы знала, как заставить его забыть обо всем. Но сейчас я могу только стонать в ответ.

Пальцы поглаживают грудь, легко, едва ощутимо, как крылья бабочки, касаются напряженных сосков. У меня вырывается хриплый крик:

— Сильнее!

Но он только усмехается и продолжает неспешную, нежную пытку. Правая рука ныряет меж бедер, я вскрикиваю, ощущая вторжение.

— Да, да, да, — шепчу, ощущая, как каждое движение приближает меня к сладкой, судорожной волне. Я почти готова нырнуть в это восхитительно-бездумное марево, когда его пальцы вдруг покидают мое тело.

— Не останавливайся! — мой негодующий крик встречает его усмешку.

— Куда ты так спешишь?

Я дергаюсь, приподнимаюсь, пытаюсь высвободиться. Почему он медлит? Я хочу! Я умираю от желания!

— Не надо, — шепчет он на ухо. — Только сделаешь себе больно. Я хорошо тебя привязал.

Возбуждение отступает медленно, тело ломит от похоти. Мой мучитель все так же нависает сверху, поглаживая кожу легкими, летящими касаниями. Я вижу и чувствую его вожделение, он голоден не меньше, чем я, но не спешит утолить страсть.

— Почему?

Горячее дыхание щекочет ухо:

— Это же наказание, сеньорита.

Не сразу, но я успокаиваюсь, перестаю жадно заглатывать воздух и вздрагивать, и это становится для него сигналом. Теперь он пускает в ход губы. Дразнящими поцелуями спускается вдоль шеи, прикусывает сосок, заставляя меня выгнуться. Рука поглаживает живот, спускается ниже.

— Я поняла, что ты задумал!

— Ты всегда была умненькой девочкой.

— У тебя ничего не выйдет.

— Проверим?

Я пробую отвлечься, не реагировать на его прикосновения, его ласки, но это невозможно. Голову дурманит осознание чужой власти, пьянит ощущение пут на руках, близость мужчины, возможность утолить плотский голод. А Элвин слишком хорошо знает, как заставить откликнуться мое тело.

Его пальцы порхают меж моих раздвинутых бедер. Я начинаю постанывать, потом кричать, голова мечется по подушке. Мне хорошо! Невероятно, невозможно хорошо, и я уже почти, почти…

Он снова останавливается и просто кладет мне руку на низ живота. Это невыносимо! Я давлюсь возмущенным всхлипом:

— Сволочь!

— Сколько страсти, сеньорита, — низкий и хриплый голос выдает, что он возбужден не меньше моего.

— Пожалуйста… помоги мне… дай мне…

— «Дай» чего?

— Пожалуйста, — скулю я. — Я хочу тебя.

Поцелуй в ключицу:

— Потерпи.

И снова мучительно-сладкая пытка. В моих криках возмущение смешивается с удовольствием. Мне хорошо и плохо. Я изгибаюсь, резко двигаю бедрами навстречу, пытаюсь поймать ускользающее наслаждение. Каждый мускул дрожит, каждое прикосновение заставляет дергаться, словно с меня содрали кожу. Соски ноют от напряжения, живот скручивает и отпускает сладострастная судорога. А он все так же неспешно и умело гладит и целует мое тело, подводит почти к самому пику и останавливается в полушаге от финала. Как он может себя контролировать?

Хочу! Хочу, чтобы он вошел в меня, чтобы взял, хочу слиться, ощутить его внутри! Хочу сладкой, восхитительной разрядки, что обещают, но никак не дают его губы и руки!

Воспитание и представление о благопристойности тонут в багряной пелене, жажда заполняет меня целиком, и я начинаю кричать и упрашивать, используя самые грязные и пошлые слова, что знаю. Сейчас мне плевать на любые приличия. Сейчас я просто хочу.