Благодаря Неемии в Иерусалим вновь пришла надежда, однако город все еще оставался бледным подобием себя прежнего. Здесь не образовывались новые семейные кланы, и люди не очень стремились сюда переезжать. Поскольку городу постоянно грозило нападение ам-хаарец, жители должны были организовать охрану новых ворот. Неемия сумел довести население города почти до 10 000 человек, устроив жеребьевку, по которой каждый десятый должен был переехать в Иерусалим (Неем 11:1–2). Переселение считалось «добровольным» и рассматривалось как благочестивый поступок. За 12 лет под управлением Неемии в Иерусалим переехала из Мицпы столица провинции: в нем была построена новая резиденция для пеха. Постепенно город стал центром общественной жизни переселенцев, вернувшихся в Иудею, но внутри него шла непрерывная борьба за власть и влияние. Некоторые священники установили тесные связи с ам-хаарец, в том числе с Санаваллатом – по-видимому, самым опасным противником Неемии. Кроме того, Неемия должен был обуздать алчность богатеев, отбиравших у бедняков за долги сыновей и дочерей, поля и виноградники. При поддержке народа он принудил «знатнейших и начальствующих» возвратить отобранное и торжественно поклясться, что они больше не будут брать лихву (Неем 5). Как видим, Неемия вновь попытался сделать Иерусалим прибежищем для бедных и слабых, но это, естественно, вызвало враждебность городской верхушки, которая все больше смотрела в сторону своих союзников в соседних областях. Внутренняя обстановка в Иудее, судя по всему, была крайне напряженной. Санаваллат, Товия и Гешем хорошо понимали, что укрепление города представляет собой заявку на политическое господство в регионе.

Во время своего второго срока на посту наместника, который начался около 432 г. до н. э., Неемия ввел новые правила, запрещавшие членам гола браки с представителями местного населения. Он изгнал первосвященника Элиашива (Елиашива), женатого на дочери Санаваллата, и тот перебрался в Самарию, где, наверное, примкнул к другим оппозиционно настроенным жрецам. Вопрос о смешанных браках вызывал многочисленные споры в Иерусалиме. Реформа Неемии, однако, была направлена не на сохранение «расовой чистоты» в понимании XX в., а на проведение в жизнь принципов новой священной географии, выработанных в изгнании такими пророками как Иезекииль: гола должна жить обособленно от гойим, как подобает священному народу, избранному Богом. В Вавилоне иудеям было важно сохраниться в качестве единой группы, центром которой был Яхве, пребывавший с Домом Израилевым. Аналогичные центростремительные тенденции наблюдались и в их общественной жизни. Тора запрещала браки с ближайшими родственниками, но за этим изъятием поощрялось максимально близкое родство между женихом и невестой, допустимое по закону. Пара, составленная из представителей одного семейного клана, считалась приемлемой, из представителей разных семейств – нежелательной. Эта последовательность концентрических кругов обрывалась на границе Израиля: браки с гойим, не попавшими на карту святости, лежали в буквальном смысле за пределами дозволенного (Kunin, pp. 121–22). Брак с «чужим» приравнивался к уходу из священного оазиса в лишенную Бога пустыню, куда изгоняли в праздник Йом-Кипур козла отпущения. Нетерпимое отношение к иноплеменникам диктовалось стремлением сделать народ Израилев «священным» и обособленным, явным образом отметив людей, находящихся вне иудейской общности, «не таких, как мы». Но в Иудее гола должна была отвергнуть тех, кто когда-то принадлежал к Дому Израилеву, – теперь их выталкивали на роль чужаков и врагов.

В течение V в. до н. э. еврейская диаспора Вавилона претерпела глубокую религиозную трансформацию, в результате которой возник иудаизм. Вопрос национальной идентичности оставался одним из важнейших. Изгнанники перестали нарекать младенцев вавилонскими именами и предпочитали такие имена, как Шабтай («рожденный в субботу»), отражавшие новую духовную символику. Центральное место в религиозной жизни общины, прежде принадлежавшее Храму Соломона, заняла Тора. Соблюдая все мицвот, вавилонские иудеи могли образовать священную общность, которая заключала в себе божественное Присутствие и устанавливало на земле божественный порядок. Но это означало, что простые иудеи нуждались в наставлениях сведущих людей, которые толковали бы им сложные для понимания места Торы. Одним из первых таких учителей был Ездра, который «расположил сердце свое к тому, чтобы изучать закон Господень и исполнять [его], и учить в Израиле закону и правде» (Езд 7:10). Возможно, он также служил советником по иудейским делам при персидском дворе. В 398 г. до н. э. царь Артаксеркс II направил Ездру в Иудею, возложив на него целых четыре миссии. Во-первых, Ездра должен был сопровождать группу репатриантов, изъявивших желание вернуться на родину, во-вторых – доставить в Иерусалимский Храм дары от еврейской диаспоры Вавилона. В-третьих, по прибытии Ездре надлежало «обозреть Иудею и Иерусалим по закону Бога [его]» и, наконец, в-четвертых – наставлять иудеев Восточного Средиземноморья в соблюдении этого закона (Езд 7:14). В те годы Персия подвергала пересмотру и законы других подвластных ей народов. Так как Артаксеркс поддерживал культ иудейского Храма, занимавший центральное место в жизни одной из его провинций, он желал, чтобы это способствовало росту благосостояния и укреплению безопасности империи. Возможно, Ездра – ученый книжник и толкователь Закона – сумел удовлетворительным образом согласовать установления Торы с законодательной системой Персии, и царю требовалось удостовериться, что Закон соблюдается и в Иудее. Ездре поручалось провозгласить в Иерусалиме Тору и сделать ее официальным законом Иудеи (Езд 7:21–26).

Ветхозаветный автор видит в миссии Ездры поворотный момент в истории еврейского народа. Путешествие Ездры в Иудею он описывает как новый исход, а самого Ездру, дарующего Закон, – как нового Моисея. Ездра торжественно въехал в Иерусалим, но нравы горожан повергли его в ужас. Священники и левиты по-прежнему сговаривались с ам-хаарец и брали себе жен из чужих народов. За эти прегрешения жители Иерусалима тут же были наказаны душераздирающим зрелищем: они увидели, как посланец царя разрывает на себе одежды, рвет волосы и целый день сидит прямо на земле, предаваясь скорби. Затем Ездра призвал весь народ иудейской общины собраться в Иерусалиме: неявка каралась исключением из общины с конфискацией имущества. В день Нового года (сентябрь / октябрь) он вынес на площадь перед Водяными воротами свиток Торы и, стоя на деревянном возвышении в окружении знатнейших горожан, читал Закон собравшейся толпе, время от времени поясняя сложные места (Неем 8). Невозможно определить, что именно читалось, был ли то целиком весь Ветхий Завет, Второзаконие или Кодекс Святости. Как бы то ни было, но слова Закона, оглашенные Ездрой, произвели ошеломляющее впечатление на народ, который их, очевидно, никогда раньше не слышал. «Весь народ плакал», и Ездра даже вынужден был напомнить людям, что сегодня праздник. Он громко прочитал то место из Торы, где евреям в праздник Суккот предписывалось жить в особых шатрах в память о сорокалетних скитаниях предков в пустыне, и послал народ на холмы собирать миртовые, оливковые, сосновые и пальмовые ветви. Вскоре Иерусалим преобразился – по всему городу выросли зеленеющие листьями шалаши. Новый праздник заменил старые иевусейские ритуалы и с тех пор стал навечно связан с традициями одного из важнейших эпизодов истории еврейского народа – Исходом. В течение следующих семи дней в Иерусалиме царило веселье, и каждый вечер народ собирался, чтобы послушать, как Ездра излагает и толкует Закон.