миллионы сикхов, буддистов и индийских христиан. Это трагическая ситуация, угрожающая задачам, стоящим перед Организацией Объединенных Наций. Одновременно это явный крах величайшего в истории эксперимента с филантропическим абсолютизмом. В последние десятилетия Британия не особо противилась постепенному освобождению Индии. Она не мешала укреплению системы протекционизма в Индии, направленного, главным образом, против британских производителей. Она сквозь пальцы смотрела на развитие кредитно-денежной и фискальной систем, которые рано или поздно приведут к фактической ликвидации британских инвестиций и требований. В эти последние годы единственная задача британской администрации в Индии состояла в том, чтобы помешать различным политическим партиям, религиозным группам, языковым группам и кастам воевать друг с другом. Но индусы не ждут милостей от британцев.

Британская колониальная экспансия продолжалась и в последние 60 лет. Но это уже была экспансия, навязанная Великобритании страстью к завоеваниям, которой горели другие народы. Каждый захват куска земли Францией, Германией или Италией сокращал рынок для продукции других стран. Британцы были верны принципам свободы торговли и не делали поползновений исключить из этого процесса другие народы. Но им приходилось захватывать большие территории хотя бы для того, чтобы они не попали в руки соперников. Не их вина, что в условиях, которые создавали колониальные администрации Франции, Германии, Италии и России, только методы политического контроля помогали сохранить открытость торговли[50].

То, что в XIX в. колониальная экспансия европейских держав якобы велась в интересах финансовых и промышленных групп, – марксистское изобретение. Было несколько случаев, когда правительства вступались за своих граждан и их заморские капиталовложения; целью таких интервенций была защита инвестиций от экспроприации или отказа выплаты долгов. Но исторические исследования показали, что инициаторами больших колониальных проектов были не деловые и финансовые круги, а правительства. Декларируемые экономические интересы были всего лишь дымовой завесой. Глубинной причиной русско-японской войны 1904 г. было не стремление русского правительства защитить интересы группы инвесторов, желавших эксплуатировать лесные концессии в Корее. Напротив, поскольку правительству был нужен предлог для интервенции, оно развернуло «боевой авангард, замаскированный под лесопромышленников». Итальянское правительство захватило Триполи не потому, что это было нужно Banco di Roma. Напротив, банк пошел в Триполи, чтобы проторить правительству путь для завоевания. Решение банка вкладывать деньги в Триполи было результатом заинтересованности, созданной итальянским правительством: банк получал привилегию переучета векселей в Банке Италии, а также компенсацию в форме субсидий для его навигационной службы. Banco di Roma был не в восторге от этого рискованного проекта, способного в лучшем случае принести весьма скромную прибыль. Германскому рейху были глубоко безразличны интересы фирмы Mannesmanns в Марокко. Просто ситуация с этой мало что значащей немецкой фирмой была использована как слабое оправдание для притязаний. Немецким крупным промышленникам и финансистам вся эта история была не нужна. МИД безуспешно уговаривал их инвестировать в Марокко. «Как только упоминаешь о Марокко, – сетует министр иностранных дел Германии, герр фон Рихтгофен, – все банки бастуют, даже самые слабые»[51].

Перед началом Первой мировой войны в германских колониях жило менее 25 000 человек, большей частью солдаты и чиновники вместе с членами их семей. Торговля метрополии с колониями была ничтожна – менее 0,5 % внешнеторгового оборота Германии. Италии, самой агрессивной из колониальных держав, не хватало капитала и для внутреннего развития; ее инвестиции в Триполи и в Эфиопии существенно обострили внутреннюю нехватку капитала.

Современный предлог для колониальных завоеваний сконцентрирован в лозунге, состоящем из одного слова – «Сырьё». Гитлер и Муссолини пытались оправдать свои планы ссылкой на то, что природные ресурсы распределены на земле неравномерно. Считая себя обделенными, они жаждали отбить свою справедливую долю у тех наций, которые захватили больше, чем им положено. Как же можно называть их агрессорами, когда они всего лишь хотели получить то, что – в силу естественного и божественного права – им принадлежало?

В капиталистическом мире сырье покупают и продают, как любые другие товары. Не имеет значения, нужно ли их ввозить из-за рубежа или покупать внутри страны. Английский покупатель австралийской шерсти ничего не выигрывает оттого, что Австралия является частью Британской империи: ему приходится платить столько же, сколько платит немецкий или итальянский конкурент.

Страны – производители сырья, которое не добывается в Италии или Германии, не пустуют. Там живут люди; и обитатели этих стран не горят желанием стать подданными европейских диктаторов. Граждане Техаса и Луизианы рады продавать свой хлопок любому, кто за него заплатит, но перспектива оказаться под пятой Италии или Германии их не привлекает. То же самое с другими странами и другими видами сырья. Бразильцы не считают себя приложением к своим кофейным плантациям. Шведы не согласны, что их железная руда оправдывает немецкие притязания. Да и сами итальянцы сочли бы датчан сумасшедшими, если бы те потребовали себе область в Италии, чтобы получить справедливую долю цитрусовых, красного вина и оливкового масла.

Было бы разумно, если б Италия и Германия потребовали всеобщего возвращения к свободе торговли и laissez passer и отказа от всяких – до сих пор неудачных – попыток многих правительств поднять цены на сырье, административными мерами сокращая производство. Но такие идеи чужды диктаторам, которые стремятся не к свободе, а к Zwangswirtschaft и экономической самодостаточности.

Современный колониальный империализм – это отдельное явление. Его не следует путать с европейским национализмом. Великие войны нашего времени имеют причиной не колониальные конфликты, а националистические притязания европейских государств. Колониальные конфликты порождали колониальные войны, не нарушавшие мира в отношениях между европейскими нациями.

Несмотря на всё бряцание саблями, конфликты в Фашода, Марокко и Эфиопии{64} не привели к европейской войне. В сложных международных отношениях между Германией, Италией и Францией колониальные проекты занимали побочное место. Колониальные притязания были чем-то вроде спортивных состязаний на открытом воздухе; в мирное время колонии были превосходной турнирной площадкой для честолюбивых молодых офицеров.

6. Иностранные инвестиции и займы

Главной предпосылкой промышленных изменений, превративших мир ремесленников и мастеровых, лошадей, парусных судов и ветряных мельниц в мир паровых двигателей, электричества и массового производства, было накопление капитала. Страны Западной Европы создали политические и институциональные условия для охраны сбережений и инвестиций широких масс населения и, таким образом, обеспечили предпринимателей необходимым капиталом. Накануне промышленной революции технологическая и экономическая структура западной экономики принципиально не отличалась от того, что существовало в других частях обитаемой земной поверхности. Но уже ко второй четверти XIX в. между развитыми странами Запада и отсталым Востоком зияла широкая пропасть. В то время как Запад быстро двигался по дороге прогресса, на Востоке царил застой.

Простое знакомство с западными методами производства, транспортировки и маркетинга ничем не смогло