себя одинаково. Несколько месяцев назад я оставил бы вас с ними. Вас спас не я, а рекомендация Мартина.

Он повернул колесо штурвала. Парус провис, потом налился ветром и понес шлюпку, как огромную чайку, к тысячам огней английского берега.

— Почему вахтенный послушался вас? — сменила Эдит тему. — Неужели это тоже товарищ?

— На сей раз нет, — засмеялся Дюваль. — С чего бы ему тогда падать ничком! Просто вахтенный парохода, перевозящего белых невольниц.

Эдит не смела больше спрашивать. Огни разгорались и множились…

Камилла не останется в кафе. Она уйдет, разыщет того калеку, разыщет Дюваля, найдет Франсуа или не найдет и его. Здесь она не останется ни минуты. Дюверье согласился ее отпустить, потому что немного опасался ее. Он вернул ей векселя с условием, что она выступит в последний раз.

Еще одно выступление. Еще один раз она отдастся. Это какой-то старец из Соmmise de Forges, главный акционер. Он долгие месяцы лечился от старческой слабости и рассчитывал окончательно вернуть себе мужскую силу в сеансе с Камиллой. За это Дюверье вернет ей свободу.

Она сидела в комнате для сеансов. На ней была обычная маска человекообразной обезьяны, и лохматая грива спускалась на голые плечи и спину.

Она нетерпеливо постучала острыми ногтями по ручкам кресла.

Последний раз! Скорей бы!

Завтра она будет свободна. С какой радостью она плюнет в холеное лицо маэстро! С каким наслаждением она войдет, как в холодную ванну, в новую жизнь!

Что ж он не идет, этот?! Дверь тихонько скрипнула.

— Войдите, — нервно крикнула Камилла. — Что за шутки?

Дверь захлопнулась. Камилла встала и начала ходить по комнате. Вдруг она почувствовала за спиной струю сквозняка, острую, как нож. Кто-то снова приоткрыл дверь! Камилла обернулась. В щель просовывался бурый палец. Камилла бросилась за портьеру и замерла, затаив дыхание. Сердце колотилось в груди, она едва держалась на ногах. Зверь вошел в комнату на четвереньках и повел носом. Одним прыжком он оказался у портьеры и, схватив ее за край, разорвал сверху донизу.

Камилла хотела за кричать, но маска сдвинулась ей на лицо и закрыла рот. Отвратительная морда глядела на такую же маску.

Зверь зарычал и, поднявшись на задние лапы, схватил Камиллу лапой за плечо.

Отчаянным движением она сорвала с лица маску, чтобы позвать на помощь.

Но в ту же минуту вторая лапа схватила ее за горло. Камилла упала, попыталась доползти до двери. Обезьяньи пальцы обхватили ее горло довольно низко и позволяли дышать. Они катались по полу ужасным клубком. С каждой секундой пальцы все сильнее сдавливали горло.

В коридоре послышались шаги — распахнулась дверь, и вошел старичок из Соmmise des Forges.

Увидев происходящее, он бешено завизжал и выскочил из комнаты. С его лысой головы ливнем катился пот. Он верещал, как сумасшедший. Сбежались лакеи и публика. Зверь щелкал зубами, и никто не решался подойти. Наконец обезьяне надоела эта история. Она повернулась к Камилле и одним взмахом челюстей разорвала ей горло.

Затем она наступила на женщину ногой и дернулась к двери. Люди рассыпались, как воробьи. Старик из Соmmise des Forges[13] переодевался где-то на втором этаже в чистую одежду, предоставленную Дюверье. Комнату с обезьяной заперли на ключ и послали за полицией.

Зверь бросил Камиллу и возился с маской. Злобными глазами смотрела самка на ненавистную физиономию, отбиравшую у нее самцов, совала пальцы в дыры глаз, щупала нос, рот, пробовала на зуб волосы.

Наконец она разодрала маску на клочки и принялась грызть их, причмокивая.

Через полчаса ее застрелил полицейский комиссар.

Имя Камиллы больше не появлялось в анонсах и на афишах кафе. Кто-то попросил за немалую сумму продать ему бумаги и некоторые безделушки танцовщицы и отправить все poste restante[14]. Никто так и не поинтересовался личностью покупателя. Дюверье отослал бумаги и вещи рoste геstante и получил деньги.

В Лондоне Дюваль устроил Эдит на текстильную фабрику. Это была та же фабрика, откуда уволили Кэт. Эдит стояла на ее месте у ткацкого станка. Дюваль в тот же день испарился. Через три дня фабрика присоединилась к забастовке. У сернокислотного завода бастующих встретила полиция и расстреляла демонстрантов.

Эдит сжимала кулаки, когда привезли мертвых и раненых товарищей.

Но она не смогла произнести ни слова.

Она и раньше знала, что такое бывает — Мак-Лейстон рассказывал ей, что против этих дикарей нет других средств, и она с ним тогда соглашалась.

В одном она с ним и сейчас соглашалась. Других средств нет ни с той, ни с другой стороны. Она достала себе револьвер.

Мак-Лейстон сильно рискнул бы теперь здоровьем, если бы начал проповедовать ей свою философию обращения с рабочими.

Стоя у станка, она снова стала человеком.

В ней проснулась своевольная, решительная американка.

«…Пока не перестреляем таких, как Мак-Лейстон, и ему подобных», — вспоминала она слова Кэт.

Дюваль не появлялся.

Глава 8

АМЕРИКАНЕЦ В УКРАИНЕ

Беркширский хряк. Глаз иллюминора. Дыра в стене. Треножник с чайником. О’Кенан в России. Дикарские нравы. Кусок мыла на завтрак. «Тше-Ка» в представлении доктора О’Кенана. Кенан поливает забор. Черепаховые супы. Наблюдения за голодающими людьми. Что можно съесть у трупа? Казак в канаве. О’ Кенан и крысы. Препарат «Альбо».

Беркширский хряк никак не мог успокоиться. Он перекатывал свое тело, словно огромный, налитый гнилью пузырь, на идеальных матрасах кровати. Кровать медленно покачивалась, то помогая, то мешая ему находить удобную позу.

Мак-Лейстон не мог уснуть. Иллюминатор, как зеленый глаз филина, пялился прямо в его круглые выпученные глаза. Но зеленый зрачок не отражал беркширского хряка. В нем рисовались совсем другие картины… Точно в кино, мелькали бланки акций, газетные столбцы, описывавшие неуклонное падение акций химического треста. За газетными строками вставала нагло-спокойная физиономия Моргана-fils'а (сына) и не давала Лейстону ни секунды покоя.

Начиная с первого же газетного сообщения, Мак-Лейс-тон засыпал трест приказаниями поддерживать стоимость акций на прежнем уровне. Он чувствовал, знал, что это не поможет, если в деле нарисовался Морган. Но Лейстон еще не был уверен, что это он.

Биржевые зайцы, верные прислужники миллиардера, точный и мощный аппарат треста, вдруг забуксовали. Ничего нельзя было выяснить,