– Наоми? – Голос у него обеспокоенный. – Ты далеко от города? Что случилось?

– Машина просто рухлядь! – восклицаю я. – Она пыталась меня убить!

– Я тебе еще миллион километров назад говорил поменять масло, а ты ответила, что это не мое дело. – Вот точно он сейчас кружится по полю диковинных цветов под названием «А я же тебе говорил». Это его представление о рае.

– Не та машина. Я обменяла ее на драндулет Леона. Он с механической коробкой передач, Николас! Не знаю, как обращаться с дурацкой механикой! Случилось ужасное, и я бросила ее посреди дороги. Теперь я на парковке у супермаркета. – Пнув камень, прищурившись, смотрю на серое здание, потом на другие темные строения с пустыми парковками по той же улице. Кладбище розничных магазинов. – Похоже на «Игрушки для нас».

– Господи, – вздыхает он, и я слышу шум в трубке. Он вышел на улицу.

– Не дай мне умереть здесь. Я хочу провести последние минуты жизни где-нибудь в тепле.

– Да уж, лучше привыкнуть к теплу. Когда прибудешь в место назначения, там будет куда жарче.

Еще немного, и я зарыдаю.

– Скажи точно, где ты.

Я заламываю руки. Николас не кладет трубку, он будто рядом, и я почти могу дать волю панике. Он останется спокойным, несмотря ни на что. Мы всегда уравновешивали друг друга: если один теряет голову, другой уже не может. Кто бы из двоих ни устроил истерику первым, у второго нет выбора, только держать себя в руках.

– Первый светофор на въезде в город. Я попала в… ох, канаву. То есть не в машине. Я сбежала пешком.

– Зачем ты бросила машину?

– Не знаю! Все так быстро произошло. Дай придумать отговорку получше.

– Сейчас приеду. Иди к машине.

К машине я не иду, но на цыпочках подкрадываюсь к углу здания и выхожу на дорогу. На дороге мигают огни: приехала полицейская машина и эвакуатор. Боже… меня посадят в тюрьму.

Кто-то замечает меня и показывает пальцем, инстинкт призывает нырнуть вниз и спрятаться, но негде, так что я просто приседаю. Что тюрьма! Меня ждет обитая войлоком палата.

По привычке ищу глазами золотистый «Мазерати», поэтому вышедшего из джипа Николаса замечаю не сразу.

– Николас! – громким шепотом зову я. Бесполезно. Машины ездят туда-сюда, меня не слышно. Я машу руками, точно регулировщик, но он не видит меня, направляясь прямо в гущу событий, взять ответственность на себя.

Проверяет брошенную машину и качает головой, а затем, забрав мою сумочку с водительского сиденья, захлопывает дверь. Обалдеть, я еще и сумочку забыла!

Вокруг Николаса собираются мужчины в форме. Закрываю лицо руками, чтобы не слышать унизительную историю собственного побега, которую наверняка сейчас и рассказывают. Кто-то кивает в моем направлении, и Николас оборачивается. Даже с такого расстояния я различаю странный блеск в его глазах и мысли над головой, точно в мультяшном пузырике:

«Так-так-так. Как тебе твой выбор сейчас, Наоми, что чувствуешь?»

Так себе, вот как я себя чувствую. Но я хотя бы стою на дороге с меньшей концентрацией полицейских. Он что-то говорит смотрящему на меня сотруднику. Личность подтверждает. Меня увезут отсюда в наручниках, цель «добиться удаления из фамильного дерева» будет выполнена на сто процентов.

Николас звонит кому-то и с минуту что-то говорит, затем передает телефон полицейскому, и он тоже что-то говорит, а Николас просто смотрит и смотрит на меня, и спрятаться от него негде. Он мой единственный союзник. И злейший враг.

Сейчас он идет по дороге прямо ко мне, в пальто, которое я называю пальто Шерлока Холмса. Это самый дорогой и красивый подарок, который я ему когда-либо делала. Он носит его с начала осени до самого конца весны, с небрежно завязанным петлей шарфом. То, что он еще не сжег его и не сплясал вокруг костра, кажется мне в моем нынешнем состоянии вызывающе доброжелательным жестом.

Ни мрачным, ни самодовольным он не выглядит: лицо не выражает ничего, только меж бровей залегла едва заметная морщинка. Беспокойство.

– Что случилось? – спрашивает он, подойдя ближе.

Качаю головой. Не могу об этом говорить. Я уже притворяюсь, что ничего не было.

– Меня посадят в тюрьму?

– Нет. – Он переводит взгляд на мою сумочку, которую по-прежнему держит. – Тебе нужно что-то в машине?

– Нет.

Он явно хочет еще что-то спросить, я же вижу. Окидывает меня долгим изучающим взглядом, а потом снимает пальто и укрывает меня. Касается верхней пуговицы, будто чтобы застегнуть, но опускает руку.

В джип он отводит меня без единого слова. Мимо полицейской машины и эвакуатора я резко ускоряюсь, почти ожидая, что кто-нибудь сейчас схватит меня. В сотый раз нервно оглядываюсь через плечо, и Николас усмехается:

– Расслабься.

Одно-единственное слово возвращает мне способность внятно изъясняться.

– Леону грозят неприятности? Я еще не меняла документы. Что случится с машиной? Она же не сломалась.

– Конечно, нет. А если бы сломалась, ты бы сама ее починила, – замечает он, покосившись на меня.

– Ох.

– Или нет. Как же тогда бедный Дейв из «Моррис Авто». – Он наблюдает за моим изумленным выражением и отворачивается, скрывая улыбку, но я все равно слышу ее в голосе. – Когда Дейв пришел ко мне удалять зуб мудрости, первое, что он произнес после наркоза, было: «Не говори дантисту о машине Наоми». – Он замолкает, и я понимаю, что меня подставили. От унижения хочется сжаться в комок, я вот-вот превращусь в Наоми карманного размера. Придет от «Моррис Авто» очередное «Оцените качество наших услуг!», точно все Дейву выскажу. – Как бы там ни было, эвакуатор отвезет машину к нам. Я мог бы сам сесть за руль, а ты повела бы джип, но вид у тебя был слегка взволнованный.

– Но там же механическая коробка, – пересохшими губами выдавливаю я.

– Знаю. Я умею ездить на механике.

Мир опасно накренился.

– Что? Правда?

– Угу. – Мой вопрос его явно позабавил, хоть он и старается этого не показать.

Я сажусь на пассажирское сиденье и запираю дверь, на случай если полицейские вдруг передумают.

– Мне не хватает сидений с подогревом.

– Я думал, ты «Мазерати» ненавидишь.

– Ненавижу. Ненавидела. Хотя сиденья с подогревом мне нравились. Это прямо как…

– Сидеть на коленях у дьявола, – заканчивает Николас за меня и, закинув руку за мое кресло, оборачивается к зеркалу заднего вида. Он так близко, что я ощущаю запах его лосьона для бритья, и сердце сжимается от чего-то вроде ностальгии. В последнее время он пользовался другим. А это – «Стетсон», мой подарок ему на Рождество. Я упаковала флакон в золотую оберточную бумагу, и он так долго хранил ее, что мне до сих пор слышится это шуршание.