Так как не ужинали оба, к холодильнику мы направляемся одновременно, едва зайдя в дом. Ну или подобие дома. Я все еще думаю о нем как о жилье Леона, где просто стоят наши вещи.

Холодильник подмигивает пустыми полками.

Конечно же, виновными мы тут же назначаем друг друга:

– Ты что, не зашла в магазин? – спрашивает он так, словно рассчитывал на это.

– Это ты забыл зайти в магазин, – отвечаю я, будто мы уже решили, что за покупками пойдет Николас, а он вопиюще пренебрег своими обязанностями. Нахмурившись, смотрим друг на друга. Наши методы давно уже не тайна, отлично настроенные радары вмиг засекают любую ахинею.

– Ты еще можешь сбегать на заправку за мороженой пиццей, – сверившись с часами на микроволновке, сообщает он и передает мне ключи.

– Нет уж, хватит с меня пиццы. – Я отдаю ключи обратно. – Захвати по дороге буррито, я хочу с сыром и курицей, а не с говядиной.

Яростная дуэль взглядов продолжается. Вообще-то, я оказываю ему огромную услугу, оставаясь с ним в этом, скорее всего, обитаемом призраками доме, спасая от мучительных обедов с его матерью, во время которых она успевает дорожным катком пройтись по каждому работнику ресторана.

– Если ты съездишь за буррито, я буду милой целую вечность, – обещаю я.

– Если съездишь за ними сама, милым буду я.

– Не-е-е. – Оно того не стоит.

– Тебе разве не хочется поездить на джипе? Он понравится тебе больше «Сатурна». – Тут его губы кривятся в улыбке: – И гораздо, гораздо больше… э-э… на что ты там его обменяла?

– Это настоящий монстр, и я люблю его как родного ребенка. Кроме того, я не могу никуда ехать из-за стресса.

Нет у меня никакого стресса, побег от Деборы вернул меня к жизни. Да он и сам видит.

– Отлично, – уступает Николас, вновь ныряя исследовать холодильник. – Тогда я сам себе что-нибудь приготовлю.

– И я, – соглашаюсь я, открывая шкаф и надеясь обнаружить там целый пир ко Дню благодарения. – Для себя.

Он находит хлебные крошки и яйца. Уже проходили: будет жарить сырные палочки из моцареллы. Ах, какое блюдо.

Сначала хочу приготовить спагетти. Ему не нравится, как я их готовлю? Что ж, я сварю столько, что хватит на целый банкет, от них будут лопаться все контейнеры «Таппервэр», которые только есть в доме.

Николас замечает, как я достаю коробку спагетти.

– Ясно, ты еще злишься из-за тех моих слов.

– Не злюсь. – Просто буду помнить до гроба.

– Ну да, ну да, – улыбается он, прямо-таки лучится счастьем от мысли, что смог вывести меня из себя. Точь-в-точь как я, когда он поймет, что я съела всю моцареллу.

Роюсь в шкафу в поисках банки с томатным соусом, но увы. Мне попадаются только остатки соуса маринара в пластиковом контейнере из пиццерии «Бениньо» и куча кетчупа, так что я думаю: «Какого фига», и выливаю все в кастрюльку. В упаковке спагетти оказывается всего четыре макаронины, так что приходится заменить их начатыми пачками безглютеновых фетуччини и фарфалле из коричневого риса. Ставя их на огонь, я жалею, что мне в соседи не достался кто-нибудь менее ответственный в плане потребления углеводов.

– Что готовишь? – едва сдерживая смех, интересуется он.

– Фарфаччини.

– Нет такого блюда.

– Это моя любимая еда. Я постоянно о ней говорю – кто ж виноват, что ты не слушаешь.

Он закатывает глаза и возвращается к холодильнику. Я вся сжимаюсь, точно игрушка на пружинках, и жду. Наконец:

– Ты не видела моцареллу?

– Не-а.

Повернувшись к мусорному ведру, он заглядывает внутрь и видит смятые обертки из-под сырных палочек. Прокол.

– Ох уж этот Леон, – замечаю я. – Готова поспорить, он оставил себе ключ и вчера вечером прокрался в дом. Нужно поменять замки.

Смерив меня сердитым взглядом, Николас вытряхивает приготовленную панировку в мою кастрюльку с соусом.

– Эй!

– Какая разница, все равно невкусно.

– Вкусно.

– Паста уже переварилась. И ты забыла, что ее нужно мешать.

– Блин! – Я поспешно сливаю воду. К донышку пристали комки. «Безглютеновый» и так звучит достаточно мерзко. А в вареном виде стало еще хуже. Пока я вожусь с пастой, смесь кетчупа с маринарой начинает шипеть и брызгаться.

Я бросаюсь к кастрюльке, мешаю, кидаю какие-то приправы. Да я просто шеф-повар Алекс Гуарнаскелли!

– Занятный выбор.

– А?

Николас указывает на одну только что использованную баночку. Корица.

– О, ну да, – принимаю невозмутимый вид я. – Секретный ингредиент.

Николас по-прежнему пытается найти, чем бы заменить моцареллу. Бесполезно. У нас ничего нет. Он сдается и, смирившись, заглядывает в кастрюлю.

– Фарфаччини, говоришь?

– Традиционное итальянское блюдо, передается от бабушки к бабушке. – Запах у него как от сточных вод.

– Может, они должны быть пожирнее? – с надеждой подсказывает он. – Выглядят совсем сухими.

Молоко кончилось, так что мы решаемся на сомнительный шаг и заливаем их сливками для кофе. Выглядит действительно лучше, несмотря на усилившийся неприятный запах. Николас нахально добавляет щепотку розовой гималайской соли.

В животе урчит у обоих. Зачерпнув хлюпающей массы, мы осторожно тыкаем ее вилками, убедиться, что она не оживет. Там столько разных текстур понамешано. Отсутствие припасов как нельзя лучше иллюстрирует нашу беспечность, а единственное в Моррисе место с доставкой уже закрыто. Тут меня поражает неожиданная мысль: а ведь «Бениньо» может и не привезти еду сюда, может, у них доставка только по Моррису.

Ну что за город. Лучше бы Николас согласился на ту работу в Мэдисоне.

Пробуем мы это нечто на счет три. Глядя, как Николас мужественно пережевывает свою порцию, я заставляю себя последовать его примеру, а не выплюнуть тайком в салфетку.

Николас тянется за следующим кусочком.

– Ничего хуже в жизни не пробовал.

Да Николас считает жутко кислые конфеты Warheads высокой кухней, так что нет у него права судить фарфаччини.

– А я не пробовала ничего хуже цветной капусты, которую ты полил соусом баффало и сказал, что это куриное крылышко, – не соглашаюсь я.

– Судя по количеству шоколадных батончиков, которые ты как бурундук прячешь за щеками, позволяя им разъедать зубы, тебя ждет кресло у дантиста – и вставная челюсть к сорока годам.

– Ну, я хотя бы буду там не одна, а с тобой, приятель, и твоими «Скиттлз». – Не могу поверить, что мы все еще едим. Нас увезут в реанимацию. – У меня язык онемел. Так должно быть?