Я домой, а ты свалишь отсюда. Искать потом придется, — прошипел он, и попытался осесть на крыльцо.

Вот ведь вреднючий какой!

— Булатов, давай-ка потом поговорим об этом. Если не позволишь мне дотащить тебя до своего дома, то я прямо сейчас папе позвоню, он тебя за шкирку оттащит, и меня увезет. Не ускоряй процесс!

— С батей твоим я разберусь. Он умный, не то, что некоторые, — устало бросил Андрей.

И на крыльцо сел снова — не сдвинешь! Вот худой ведь — сухой, мускулистый, но худощавый. А сильный и тяжелый как конь, и ест много, куда только все уходит!

Был бы здоровым, не постеснялась бы, и пнула его. Но больного пинать — так себе идея, даже больного изменщика.

— Не пойдешь домой? — уперла я руки в бока.

— Здесь останусь.

— На крыльце?

— Да, — он потер красные глаза — нижние веки опухли, видно, как тяжело ему сейчас.

— И что, весь день тут будешь сидеть?

— И ночь тоже. Чтобы ты не свинтила.

— В одной майке?

— На мне еще и джинсы, — знакомо ухмыльнулся Андрей. — В одной моей майке, помнится, ты любила ходить. Когда только майка, и больше ничего.

— Еще сильнее заболеешь, — пыталась я воззвать к его разуму — ясно же, что не подниму Андрея, не богатырского я телосложения. — И умрешь!

— И похер. Пусть тебе стыдно будет.

— А если не будет?

— Если тебе плевать, то мне и жить незачем, — Андрей сказал это, вроде, шутливо, но взглянул серьезно. — Не изменял, Лиза, я тебе. И уж точно не ради ништяков за тобой гоняюсь, вернее… ради ништяков, конечно, только не денежных. А еще…

— Хватит, — нахмурилась я.

Вздохнула. Не пойдет Андрей домой, упертый он как баран. Будет мерзнуть, совсем в горячечный бред провалится, но с места не сдвинется. И скорую не вызовет. Принципиально. — Ладно, вставай, — я снова чуть согнулась, обхватила его, только уже за торс.

— Я же сказал, что не собираюсь уходить. Бате звони, полицию вызывай, ОМОН, кого угодно, — раздраженно рыкнул Булатов, за что получил щелчок по носу.

— А я сказала — хватит. Ко мне пойдем. Нечего у меня на крыльце помирать, — как только я это произнесла, Андрей поднялся вполне бодро, только покачнулся, но тут же выправился. — Только не воображай ничего лишнего, — не смогла я не сказать это. — Не бросать же тебя у меня на крыльце.

— Вот и не бросай, кудрявая. Не будь дурой.

Я покачала головой на эту наглость, и повела парня к себе, сама не веря в то, что происходит.

* * *

— Давай скорую вызовем, — в очередной раз взмолилась я.

Андрей лишь крепче схватил меня за руку, и помотал головой. Будто я не скорую тут звать собралась, а Святую Инквизицию.

— Булатов, ты ведешь себя как ребенок!

— Пройдет. У меня всегда так.

— Как так? — положила ему руку на лоб, и ужаснулась — горячий какой. Или у меня ладонь такая?

Вгляделась в его лицо — глаза закрыты, лоб потный. Лежит на моей кровати, сипит.

Тихонько перегнулась через него, и прижалась губами ко лбу. Ну точно, температура, и не слабая.

А Андрей взял, да глаза открыл именно в этот момент, и улыбнулся довольно.

— Я температуру померила. Не фантазируй, — фыркнула я.

— Люблю фантазировать, — мурлыкнул он. — Умирающий пациент и сексапильная медсестра. Температуру поцелуями измеряет, лечит своими способами… продолжай, Лиза, мне все нравится.

Может, добить его, чтобы не мучился?

Я возмущенно запыхтела, и уже хотела нагрубить, но вгляделась в него, и поняла — бредит. Нет, Андрей такое, конечно, и не в бреду может сказать. И не такое тоже, еще похлеще, но сейчас он абсолютно невменяем.

— Отпусти меня, пожалуйста, — попыталась выскользнуть из хватки его руки, удерживающей меня, но Андрей лишь сильнее ее сжал — вот больной, слабый, а силища такая, что синяки стопроцентно останутся. Не особо он сейчас свою силу контролирует.

— Никуда ты не уедешь!

— Да не собираюсь я! За аптечкой дай сходить.

— Не отпущу, — нахмурился Булатов.

— Андрей, ты же хотел сексапильную медсестру, — подошла я с другого бока, даже ласки в голос добавила — сейчас можно, а как выздоровеет, тогда и вернется моя обида на него. — Так давай я тебе ее устрою, но для этого мне нужно сходить за теплой водой и лекарствами. Или скорую вызвать?

— Никуда не пойдешь, — продолжил этот несносный упрямец.

Тогда я всхлипнула. Громко, жалобно. И Андрей открыл глаза.

— Больно, ты так ладонь сдавил, — скривила я губы, и Андрей тут же отпустил, а я отпрыгнула как кенгуру — от кровати и до прохода, сама не знаю, как умудрилась. — Лежи. Я за лекарствами. Ты бредишь.

Андрей нахмурился, но глаза не закрыл. Это даже забавно — то, как он таращится, если бы я сама не знала, насколько это тяжело: держать глаза открытыми, когда они слипаются, и чувство такое, будто в них стеклянную крошку насыпали.

У меня подобное было, когда я грипповала. Но то был вирус, а Андрей… ну здоровый же бык, и вот так его сломила ночь на крыльце?

Я бы даже подумала, что он придуривается, но Булатов не такой уж хороший актер. А если научился так играть, то ему на сцену пора, ведь сам Станиславский, уверена, вскричал бы: «Верю!», глядя на этого умирающего. Так что нет, не притворяется.

И оттого жутко. Лучше бы он снова играл. Тяжело видеть его больным, неприятно. И мысли в голове мелькают абсолютно нелогичные, учитывая все то, что Андрей сделал — что лучше бы это я вот так простыла, и в бреду лежала, а не он.

«Если к вечеру не станет лучше, то вызову скорую, и все тут» — решила я, раскладывая все имеющиеся лекарства на кухонном столе.

Лекарств у меня много, все родственники снабдили, да так, что мне хоть сейчас можно на дому клинику открывать. Или полевой госпиталь… что, впрочем, я и сделала, кажется, впустив этого захватчика.

— Андрей, приподнимись, — я вошла в комнату — он не спал, прислушивался, лицо напряженное — неужели до того горячка довела, что и правда решил, что я сбегу? — Вот, хорошо, — подсунула