Алиса тем временем что-то говорила, кажется, она была чем-то раздосадована.

– Отец должен хотя бы знать, как выглядит его сын!

– Уильям отлично знает, как выглядит его сын, – ответила Фемке таким тоном, словно имела в виду: «Уильям достаточно на него насмотрелся, больше ему не требуется». Когда узнаешь про своего отца такое, в тебе обычно что-то меняется. Во всяком случае, жизнь Джека эта фраза изменила навсегда. С того самого дня он стал воображать, как папа незаметно подкрадывается поближе, чтобы украдкой на него поглядеть.

Интересно, Уильям видел, как под Джеком ломается лед и он падает в Кастельгравен? Интересно, стал бы Партитурщик спасать Джека, если бы не подоспел самый маленький солдат? Интересно, приходил Уильям в стокгольмский «Гранд-отель» смотреть, как Джек завтракает? Интересно, папа видел, как Джек уписывает за обе щеки завтрак в «Бристоле» в Осло, видел его, словно подвешенного в воздухе, в кабине лифта над Американским баром в отеле «Торни» в Хельсинки?

И сейчас тоже, в Амстердаме, по субботам, когда Джек сидел у окна или стоял в дверях в «Красном драконе» на Зеедейк, просто разглядывая прохожих на запруженной улице, всех этих бесконечных мужчин, бродящих туда-сюда по кварталу красных фонарей, – в такие вот субботы, интересно, папа не проходил мимо него в толпе? Если Уильям, по словам Фемке, отлично знал, как он, Джек, выглядит, то сколько раз Джеку уже доводилось видеть папу, хотя он сам об этом и не подозревал?

Но позвольте, разве мог Джек не узнать Уильяма Бернса? Конечно, тот не стал бы снимать посреди улицы рубашку и показывать Джеку свои татуировки, тут бы мальчик его точно узнал, но все же – разве мог сын не узнать своего отца, у них же столько общего? Взять хотя бы ресницы, кое-какие женщины говорили об этом Джеку прямо в лицо.

С того самого дня у Фемке Джек стал повсюду искать Уильяма Бернса. В некотором смысле он начал искать его именно с той минуты – но какие же слабые были у него основания думать, что этим стоит заниматься! Ведь про отца он услышал от женщины, которую считал проституткой, которая, вне всякого сомнения, отличалась жестокостью и которой ничего не стоило ему солгать.

– Она лжет, Джек, – тут же опровергла слова Фемке Алиса.

– Это ты лжешь, лжешь сама себе, – ответила та. – Ты говоришь себе, что Уильям все еще тебя любит, так вот это ложь. Более того, ты думаешь, что он любил тебя тогда, в Эдинбурге, но это же просто смешно!

– Я точно знаю, когда-то он меня любил, – сказала Алиса.

– Если Уильям когда-то тебя любил, разве смог бы он вынести эту картину – ты в роли проститутки? – сказала Фемке. – Если он тебя любил, он бы умер в тот самый миг, как только увидел бы тебя в витрине. Разве не так? Еще бы, конечно! Только тут одно условие – если он тебя любил, если ты ему небезразлична.

– Разумеется, я ему небезразлична! – вскричала Алиса.

Вообразите – вам четыре года и ваша мама орет на какую-то незнакомку, а та – на вашу маму. Подумайте – смогли бы вы расслышать, понять, о чем они на самом деле спорят? Вот представьте – вы изо всех сил пытаетесь понять, что было сказано (крикнуто) в последней реплике, но это же сложно, и поэтому вы просто не успеваете услышать следующую, а тем временем и та, что идет за ней, влетает вам в левое ухо и вылетает в правое. Разве не так четырехлетний ребенок слышит, точнее, не слышит, о чем спорят взрослые?

– Только представь себе, вот ты Уильям, и ты видишь тебя в витрине, слышишь, как ты поешь этот твой гимн или молитву, ты знаешь, о чем я, – говорила Фемке. – Как там это, «Приди ко мне, дыхание Господне», так, что ли? – Фемке знала и мелодию и тут же напела ее. – Это шотландский гимн, верно?

– Англиканский, если точнее, – поправила Алиса. – Это он тебя научил?

– Он научил ему всех шлюх из Аудекерк. Он играл на органе, а они пели. Я уверена, он и тебе его играл, а ты пела.

– Мне незачем доказывать, что Уильям любил меня – тебе-то мне уж точно ни к чему это доказывать, – сказала Алиса.

– Мне? Да при чем здесь я? – удивилась Фемке. – Себе – вот кому ты должна это доказать! Ведь Уильям не сможет это так снести, правда же, если вдруг ты выйдешь на панель и снимешь клиента, а потом еще одного и еще парочку, а? Не сможет, конечно, – но при одном условии, что ты ему небезразлична.

– Не надо при Джеке, – сказала Алиса.

– Ну так найди Джеку няню, – посоветовала Фемке. – У тебя же есть подружки в квартале красных фонарей, разве нет?

– Спасибо, что приняла нас, – сказала Алиса и только тогда взяла Джека за руку.

Они прошли вниз по Бергстраат и вошли в квартал красных фонарей, попав на площадь Аудекерксплейн. Стоял ранний вечер, только начало темнеть. Орган Аудекерк безмолвствовал, но во всех витринах и дверях стояли женщины, словно знали, что к ним идут Алиса и Джек. Там была одна из пожилых, по имени Аня, она то дружила с Джеком и мамой, то нет. Наверное, в тот вечер она решила с ними поссориться, потому что как раз напевала мелодию «Приди ко мне, дыхание Господне». Была в этом какая-то жестокость.

Там ведь и мелодии толком нет, это просто молитва, только ее поют, а не читают, слова тут важнее музыки. Это была очень простая вещь, и Джек считал, что она прекрасна, как все простые вещи; а еще это была любимая мелодия мамы.

Затем они прошли мимо Маргрит, из молодых, она всегда обращалась к нему «Джеки», но на этот раз ничего не сказала. Затем они увидели Аннелис, Гадкую Нанду, Катю, Злючку Анук, Миссис Мис и Рыжую Роос; все, как одна, напевали «Приди ко мне, дыхание Господне», Алиса не обращала на них внимания. Слова знала одна только Старуха Иоланда.

– Приди ко мне, дыхание Господне, – пела она.

– Ты ведь не сделаешь этого? – спросил Джек маму и затем солгал: – Мне наплевать, увижу я его когда-нибудь – или нет.

– Это я хочу его увидеть, Джек, – кажется, сказала в ответ Алиса. А может быть, она сказала и так: – Это он хочет тебя увидеть, Джеки.

Алиса пересказала идею Фемке Тату-Петеру, одноногий стал ее отговаривать. На правом бицепсе у Петера жил Дятел Вуди, и Джеку казалось, что даже дятел не хочет, чтобы мама пела гимн из витрины, где стоят проститутки.

Много лет спустя Джек спросил маму, а что стало с фотографией, где он, Джек, снялся рядом с Петеровым Дятлом Вуди.

– Фотография не вышла, – только и сказала в ответ мама.

Покинув Дятла Вуди, Джек и мама пошли в «Красный дракон», там Робби де Вит скрутил Алисе пару самокруток, она убрала их в сумочку. Наверное, это Робби снимал их с Тату-Тео. Джек потом решил про себя: «Наверное, эта фотография тоже не вышла».

Они купили круассан с сыром и ветчиной для Саскии, но у нее был клиент, так что круассан достался Джеку, и он жевал его, пока они шли на угол Стоофстеег. Там мама нашла Элс и завела с ней беседу, Джек то слушал их, то думал о чем-то еще.

– На твоем месте я бы не стала, – сказала Элс, – но если что, моя комната в твоем распоряжении, а я тем временем пригляжу за Джеком.