— Да, ты от скромности не умрёшь, — ехидно констатировала со смешком Ариса. — Ей на блюде с голубой каймой преподнесли жизнь, о которой многие только мечтают. За меньшее глотки перегрызали, а она условия выдвигает.

Кирана пожала плечами, ожидая моего ответа. Но в её глазах промелькнул огонёк сомнения, тут же скрытый за океаном бравады. Девушка отчаянно трусила. Ей было страшно расставаться со знакомым миром, потому она пыталась забрать с собой основу собственной стабильности, трёх самых близких ей существ.

Я вполне разделял это желание, в моих интересах, чтобы девушка приняла решение о переезде добровольно. Но время играло против меня.

— Мы не успеем забрать твоих родных сейчас, но я могу отправить отряд за ними, если покажешь безопасный проход, — я вовремя вспомнил рассказы о пропавших без вести экспедициях и решил подстраховаться местным проводником.

— Нет.

— Что «нет»? — не понял я.

— Я не покажу безопасный проход, — упрямо вдернула подбородок дикарка. — Я не могу подвергнуть общину опасности.

— Даже ради матери? — мои брови поползли вверх.

— Даже ради неё.

Мы зашли в тупик. Я предпринял последнюю попытку достучаться до разума девушки. Если я думал, что отыскать наследницу Винограда — непростая задача, то я даже не представлял, что уговорить её следовать со мной окажется задачей непосильной.

— Опомнись! Я всё понимаю, ты привыкла полагаться на себя, не доверяешь чужакам, но, нашу ж мать, я поклялся жизнью тебе! — я тихо закипал, не понимая, какие ещё аргументы можно использовать. Рядом тихо зарычала собака, придвинувшись ближе к хозяйке. Она чувствовала в моём голосе раздражение и воспринимала его как угрозу.

— Не ори на меня! — рыкнула девица, вскакивая на ноги. — Чужаки не считают нас людьми. Для вас мы хуже зверушек! Бесправные существа без эмоций, чувств и права голоса! Постельные игрушки! Материалы для экспериментов! Как я после такого могу привести чужаков к себе домой? Ты бы привёл?

«Я бы привёл, ведь у меня есть возможность убить любого, нарушившего кровную клятву, — подумал я, ставя себя на место охотницы, — а у тебя такой возможности нет».

Пока мы препирались, паучиха притихла, словно вслушивалась в перезвон серебряных нитей под потолком пещеры. Некоторые из нитей, правда, уже давно окрасились в красный, но остальные продолжали мерцать ровным синим светом.

— Давненько у меня столько гостей не было, — удивлённо пробормотала хранительница, и стены пещеры подхватили эхо её слов. — А с вашим появлением просто аншлаг какой-то, — хмыкнула паучиха.

Мы с Кираной напряглись.

— Если это кто-то с Дикой охоты, то нас убьют, — Кирана коротко вводила меня в курс дела. — Для всех я и так мертва, можно устранить конкурента безнаказанно, а убить чужака равно заработать почёт и уважение в общине, — девушка явно готовилась вступить в схватку. — У тебя какая активная магия, кроме этой твоей бесполезной крови? Стихия какая? Или оружием, может, владеешь?

Я рассмеялся искренне и легко. Напряжение отпустило.

— Сейчас увидишь!

— И что? — растерянно уточнила Кирана, ожидая ярких проявлений стихийной магии. На меня она посматривала с некоторым беспокойством из-за беспричинного смеха.

Я воплотил несколько десятков комарих и уточнил у паучихи направление, с которого стоило ждать названных гостей. Та указала на одну из нитей, уходящую вглубь щели в потолке пещеры и произнесла:

— Пусть следуют за паутиной.

— Ждём, — с лёгким запозданием ответил я охотнице, — мои разведчицы принесут кровь врагов, по которой я смогу узнать о них больше.

В глазах Кираны читался неприкрытый скепсис. Как ни крути, а я пока не мог даже мысленно назвать её сестрой.

Комарихи вернулись спустя пять минут. Они принесли по капле крови, но мне этого было достаточно. Просмотрев воспоминания гостей за последние полчаса, я нахмурился. Они прорывались с боем сквозь ледяных пауков, как и мы, разыскивая кого-то.

— Как зовут твоих родных? — уточнил я у Кираны. Скепсис в её взгляде не пропал, но она всё же ответила:

— Мать — Нарва, кх-м… — неуверенно кашлянула она, пряча смятение, — приёмный отец — Киртас.

— Ну, на ловца и зверь бежит! — снова рассмеялся я, — Комаро, спасибо! От души!

— Это не я, — послышался голос божества, — это Виноград подсобил, а то вы так ещё долго препирались бы. А у него уже лоза трясется от нетерпения! Ай! Ой! — послышались возгласы. — И ничего я не соврал, ты посмотри на себя!

— Что вообще происходит? О чем он и ты толкуете? — Кирана держала в руках странные клинки то ли из кости, то ли из какого-то другого материала и с опаской взирала на развеселившегося меня.

— К нам сюда пробиваются с боем твои приемные родители, — я сообщил новость и теперь следил за сменой эмоций на лице девушки. Недоверие, надежда, опаска, воодушевление. — Ариса, а вы не могли бы отозвать своих ледяных пауков? Это свои!

Хранительница кивнула, и до того натянутая как струна нить опала, словно из неё вынули стержень.

— Что это вообще за пауки? — поинтересовался я у хранительницы, пока мы ожидали гостей.

— Это души моих нерождённых детей, пошедшие на корм этой… этому… — паучиха указала на сапфировый камень, торчащий из её чрева.

— Давно хотел спросить, как вы вообще ожить с этим внутри смогли? — я задавал ни разу не тактичные вопросы, но мне нужно было понимать, к чему готовиться. Если моя теория с элементами стихий ошибочна, то мне нужно будет уносить эти «подарочки» так далеко, чтобы мои родные и близкие не оказались в радиусе их действия.

— Я не умирала. Я боролась за свой мир до конца. Как умела. Вкладывала в умы легенды, придумала Дикую охоту для подпитки магической силой через кровь.

— Но ты же отправляла охотников на смерть… — растерянно пробормотала Кирана, в её взгляде было столько непонимания и неверия. Легендарная хранительница показала своё истинно лицо, и оно не понравилось охотнице. Добрая сказка обретала всё больше реальных нелицеприятных подробностей.

— Вы сами сюда пришли, — жёстко оборвала Кирану паучиха, — участие в охоте — дело добровольное. Каждый год вы приходите сюда проливать кровь тварей, так будьте готовы к тому, что и ваша кровь прольётся.

— Это жестоко! Неужели наш мир держится на крови⁈ — охотница кривила губы, словно слова оставляли на языке невыносимую горечь.

— Да прозрей ты, наконец! Любой мир зиждется на крови! Любой! — паучиха шевелила лапами, пытаясь устроиться на камне поудобней, но с дыркой в теле это сделать было практически невозможно. — Я сотни тысяч лет удерживала остатки тепла в этом мире, давая возможность людям жить! Я платила собственной кровью! Мои дети заплатили за это жизнями, и ты мне будешь говорить о справедливости? Ты? Которая начала торговаться, услышав, что может спасти свой мир от погибели?

В словах паучихи было столько презрения, что даже мне стало не по себе. В Киране говорил юношеский максимализм, а вот в паучихе — прагматизм.