Он улыбнулся. Именно так мог бы сказать Александр. Когда эти слова передадут Меттерниху, он сразу узнает стиль своего соперника.

— Хотелось бы мне быть достаточно умной, чтобы разбираться в таких тонкостях, — вздохнула Ванда. — Мой отец ненавидел политику и никогда не говорил о ней дома. Но моя мать всегда говорила, что Меттерних — самый блестящий дипломат во всей Европе, кого она когда-либо знала. Хочу, ради блага моей страны, думать, что она была права.

— А если я скажу, что она заблуждалась?

Немного подумав, Ванда ответила:

— Мне кажется, скорее это вы ошибаетесь.

Ричард неожиданно рассмеялся. Наконец-то девочка осмелела. Он хорошо знал, сколько храбрости требуется, чтобы сказать такое русскому императору — да и не только русскому, а любому!

— Меттерних… допускает ужасную ошибку, — проговорил он. — И очень скоро в том убедится.

«И пусть сам со всем разбирается», — мысленно закончил Ричард свою фразу. А вслух предложил:

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом. О вас, например. Чему еще вы посвятили свой день?

В голосе Ванды послышалось облегчение, когда она принялась рассказывать о визитах, которые они с баронессой нанесли за день. Ричард некоторое время слушал ее, но довольно быстро прервал:

— А баронесса не находит несколько странным, что вы отправились сюда ночью одна?..

Вспыхнувшее на маленьком личике Ванды смущение было столь сильным, что Ричард на миг возненавидел себя за то, что своими словами согнал с него прежнее выражение восторга и счастья, заставил бедное дитя ответить дрожащими губами:

— Баронесса… она ничего не знает.

Это была ложь, причем неловкая, неумелая!

— Но вам, полагаю, было сложно уйти из дома без объяснений, не оставив даже записки, — настойчиво продолжал он. — А слуги не скажут баронессе о том, что вы уходили?

— Я… думаю, нет.

— А я не уверен. Венские слуги имеют неприятную привычку рассказывать обо всем, что они видели или слышали, своим хозяевам. Или тем, кто им больше заплатит.

— Вы хотите сказать, они… шпионят?

— Разумеется. Каждый следит за всеми, а больше всего известно барону Хагеру — еще не слышали о таком? Глава венской тайной полиции, правая рука императора Франца и самый необходимый человек на конгрессе.

— Но о чем таком очень уж важном могут узнавать слуги? — невинно спросила Ванда.

— Я не думаю, что вы настолько наивны, — холодно отвечал Ричард. — Подумайте, сколько неприятностей может доставить платный агент барона Хагера, если ему предоставить возможность под видом слуги заходить в мои апартаменты в Хофбурге, подслушивая приватные беседы между мною и моими министрами или друзьями. В этих разговорах могут прозвучать вещи, которые смертельно опасны для меня самого и моей страны, если только они достигнут ушей моих противников.

Он заметил, что при этих словах Ванда сцепила пальцы и отвернула лицо в сторону.

— Но не волнуйтесь, — с наигранной бодростью продолжил Ричард. — Я предпринял все необходимые меры, чтобы обезопасить себя от барона Хагера. Меня окружают только те, кому я доверяю. Я уверен в их лояльности и потому за себя спокоен.

Ванда приглушенно вздохнула. Затем импульсивно повернулась к Ричарду, взглянула ему в глаза — так, словно что-то припомнила, и вновь отвернула голову.

— Вы что-то хотели сказать? — поспешил спросить Ричард.

— Нет… ничего…

— Вы уверены? У меня такое ощущение, что вы собирались мне кое о чем поведать.

— Нет-нет, вы ошибаетесь!

— Как глупо с моей стороны. Обычно я не бываю таким бестолковым. Еще бокал вина?

— Нет, благодарю. Мне действительно нужно идти.

Ее лицо было бледным как мел, вся кровь отлила от него.

— У меня такое ощущение, что вам сегодня слегка не по себе, — негромко заметил Ричард.

— Я была очень рада снова увидеть вас.

— Я думал, наше свидание окажется более… приятным. Вы слышите музыку? Мне кажется, играют вальс. Тот самый…

— Нет, это другой вальс, — убежденно ответила Ванда.

— Мелодия другая — или вальс перестал быть… чарующим?

— Не знаю. Знаю только, что я должна идти. Благодарю вас за веер и за приглашение посетить вас, но буду рада, если вы позволите мне удалиться.

— Предположим, я откажу?

Она быстро обернулась, глаза ее слегка расширились. Как бы Ричарду ни хотелось помучить ее еще, что-то требовало от него прекратить эту жестокую игру.

— Я просто имел в виду, что сейчас нам не удалось поговорить так же искренне, как ночью.

— Это потому, что сейчас все по-другому, иначе, вы сами сказали так, когда я только пришла, — негромко напомнила Ванда.

— И мы другие? — с интересом уточнил Ричард.

— Не знаю, — грустно отвечала она. И это было пронзительно и достоверно. — Возможно, дело в этой комнате, возможно, в нас самих.

«Нет, мы не должны расставаться на такой безнадежной ноте», — внезапно подумалось Ричарду. Но разум твердил ему, что он должен думать только об Александре и его наставлениях, хотя сердцем он чувствовал, что не в силах слышать печаль в голосе Ванды, видеть смятение в ее глазах. Если Ванда и сейчас играет, то она гениальная актриса и могла бы сделать себе мировую карьеру на сцене.

— Задержитесь еще на пять минут, — от души попросил он. — Доставьте мне удовольствие. Кроме того, ваша карета еще не готова.

Он почувствовал — Ванда ему поверила, хотя любой более искушенный человек на ее месте должен был бы распознать эту явную ложь. Она села на прежнее место, Ричард вновь наклонился поближе к ней и уже совершенно другим тоном сказал:

— Я сегодня весь день не нахожу себе места. Дело в том, что я узнал нечто глубоко меня огорчившее. Один человек, которому я верил, предал меня. Простите, если из-за этого я заставил страдать и вас.

— Мне очень жаль, — ответила Ванда, тронутая. — Быть обманутым тем, в кого веришь, — что на свете может быть хуже?

— Откуда вам это известно? — живо спросил Ричард.

— Такое однажды случилось и со мной, — горестно отвечала она. — И я никогда этого не забуду.

— Вы правы, — не мог он не согласиться. — Разочаровываться ужасно. Но не будем больше о грустном.

— О чем же тогда? — растерянно уронила Ванда.

— Почему бы не о вас?

— Но мы и так все время говорим обо мне, — по-детски вспыхнула Ванда. — Это очень мелкая тема. Лучше расскажите мне о России.

— Что вас интересует? Российские намерения в отношении Польши?

В голосе Ричарда звучало явное издевательство.