Папа Лев IX запретил этот брак на том основании, что молодые люди были двоюродным братом и сестрой в пятой степени родства. Браки среди родственников позволялись тогда лишь в седьмой степени родства. Легко было увидеть, что подобные основания были лишь отговоркой, ибо курия всегда допускала исключения. Но высочайший представитель церкви был личным врагом Бодуэна из Фландрии и боялся, что его власть укрепится благодаря этому браку.

Гийом рвал и метал, Матильда плакала, а Бодуэн негодовал. Бесконечной цепочкой тянулись всевозможные послания из столицы одной страны в столицу другой и обратно. По пути в Рим некоторых лошадей загоняли до смерти. Но это ничему не помогло, папа оставался непреклонен. Если бы Матильда и Гийом поженились, это повлекло бы за собой их отлучение от церкви и ее проклятие пало бы на всю Нормандию. Отлученные от церкви хоронили себя заживо, им никто не повиновался и никто не мог им помочь. Проклятие же церкви обрекало всю страну на духовную гибель. Запрещались все церковные службы; обряды венчания, крестины и христианские похороны. Месяцами трупы бы гнили и разлагались у ворот кладбищ и ядовитые пары от них доходили до города. Они приносили чуму и другие болезни. Больницы, которые организовывались церковью, были бы закрыты. Детей уже не освобождали бы от первородного греха. В тот мрачный век народ и его правитель трепетали от страха перед проклятием из Рима.

Но Гийом не боялся. Его любовь была столь сильна и он так дорожил своей победой, что взбунтовался. Папа хотел отнять у него Матильду? Тем хуже для папы и тем хуже для всех остальных. Матильда ему дороже, чем какая-то там обедня…

Со сжатыми кулаками и глубокими морщинами на лбу он слушал, как епископ из Руана объявлял об его отлучении от церкви:

– Ты должен быть проклят, как Каин и Иуда…

Холодным взглядом он смотрел, как были опрокинуты свечи и епископ затоптал их пламя ногой. Пока забивали гвоздями церковные ворота и вход в церковь выкладывали черным дерном, он слышал плач людей и всхлипывание испуганных женщин. Но не сдавался.

– Пусть будет так и никак иначе, – повторил он упрямо. Он не видел выхода, но его радовало то, что Матильда боролась вместе с ним.

Подобно тому, как с самого начала она была настроена против него, так же упорно она противостояла теперь Риму, папе и священству. Бодуэн поддерживал ее в этом.

И любовь сотворила чудо. Добрая половина норманнских священников встала на сторону своего герцога. Они протестовали против отлучения от церкви, вновь открыли храмы и служили там литургию. Прочность этой любви тронула всех. Один человек, епископ из Эю, даже согласился их обвенчать.

Там, на усыпанной цветами и украшенной шелковыми знаменами с лилиями дороге, ведущей в Лилль, они вновь увидели друг друга. Когда она прискакала на своем иноходце, чей чепрак был так же бел, как ее подвенечное платье, он выступил вперед и подал ей руку, чтобы помочь спуститься. Он искал ее взгляда. Белое покрывало, которое придерживалось на лбу золотым обручем, скрывало ее лицо, но было видно, что после его ужасного приступа ярости у нее не осталось никаких шрамов и отметин. Светлые косы, из-за которых она столько претерпела, были, как всегда, тяжелы и красивы, а теперь в них были вплетены нити жемчуга.

Когда их руки соприкоснулись, Матильда улыбнулась, и следы прежней иронии были заметны в этой улыбке.

– Вы собираетесь опять таскать меня за косы, монсеньер?

– Вы собираетесь опять оскорбить меня, благородная госпожа?

103Некоторое время они, как дети, не могли заставить себя прекратить смеяться. Но вот появился епископ. Торжественно, держа друг друга за руки, они пошли ему навстречу.

Они были повенчаны под перезвон колоколов в Руане, и венчал их тот самый епископ, который еще недавно объявил Гиль-ому об отлучении его от церкви папой. Епископа замучили укоры совести. Но вопреки всему, борьба с Римом продолжалась и длилась она до тех пор, пока папа не скончался и его более понятливый последователь не изменил церковные наказания.

Пятнадцать лет спустя Гийом, Вильгельм Завоеватель, после битвы при Гастингсе завладел английской короной и водрузил ее на светловолосую голову Матильды.

1. Королева Франции

В тот день Элеонора осознала, что после смерти отца она стала герцогиней Аквитанской и очень скоро ей предстоит стать королевой Франции. Скоропостижная смерть пятидесятилетнего герцога от удара привела в смятение юную девушку. Она оплакивала потерю отца, с другой стороны, не могла не радоваться столь высокому титулу. Но более всего ее беспокоила та тяжелая ноша, которая отныне была взвалена на нее и которая называлась «отцовская доля наследства».

В августе 1137 года стояла невыносимая жара и солнце беспощадно опаляло замок Омбриер. Дворцовая стража тщетно пыталась укрыться в тени. Воины задыхались в своих доспехах, стальные шлемы на их головах раскалились, и, опираясь на пики, они ходили кругами, как во сне. В соединенном с рекой Гароной рву отражалось яркое солнце и от воды не веяло ни прохладой, ни свежестью. В просторном помещении главной башни крепости Элеонора по своему желанию осталась одна, чтобы поразмыслить над предстоящими обязанностями. Она плакала, быть может, от того, что действительно страдала, а быть может, от того, что еще не доросла до таких душевных нагрузок.

Что значил для нее отец, герцог Гийом X? Он был для нее могущественной тенью, чем-то чрезвычайно внушительным, судьей, приговор которого не подлежал обжалованию, человеком, к которому она никогда не приближалась без ощущения страха и подавленности. Она видела его перед собой таким, каким он был еще недавно, отправляясь в Святую Землю, чтобы получить отпущение грехов. Она видела его высокую, преждевременно согбенную фигуру с широкими плечами, которые были слегка сжаты из-за тесной кольчуги, его жесткий взгляд, который, тем не менее, выражал озабоченность будущим.

Прежде чем сесть на лошадь, он поцеловал обеих дочерей, но сделал это рассеянно, как будто его уже не было на этой земле. Затем обе девочки остались одни в древнем замке, ибо их мать уже давно покинула сей мир. Вскоре после этого покрытый пылью всадник принес известие, что их отец скончался в согласии с миром, Богом и людьми в Галиции, неподалеку от базилики святого Иакова. Могущественные ленные поместья, к которым принадлежали Гасконь, Пож, Овернь, Лимеригё и Питу, оказались в нежных руках очень юной девушки. Вскоре в Бордо она должна была быть торжественно объявлена герцогиней.

Элеонора вздохнула, прислонилась лбом к бойнице и взглянула вниз, на ленивую воду. Она никогда не бывала подолгу со своим отцом, но теперь чувствовала на себе влияние его личности. Она и ее сестра Пернель не умели ничего другого, кроме как повиноваться, учить уроки и позволять времени свободно протекать мимо. А теперь Элеонора должна взять бразды правления в свои руки. Она должна принимать решения, заботиться о судьбе великого герцогства, выслушивать жалобы вассалов и, быть может, даже вести войну. В зеркале из полированного металла, которое висело на стене, молодая девушка увидела свое отражение: нежное лицо, зеленые глаза, косы, светлые как спелая пшеница, и благодаря ее частым прогулкам на коне под открытым небом загорелая кожа (придворные дамы поговаривали между собой, что у нее крестьянский цвет лица).