Жизнь, которую я вела до рождения дочери, показалась мне пустой и бессмысленной. Теперь я попала в волшебное царство детства. И мой новый мир был создан этим маленьким сердечком… Безграничная любовь переполняла меня, я узнала новое чувство – чувство ответственности за судьбу ребенка.

– Прости меня. Если можешь, прости, – словно в бреду не переставала шептать я и безостановочно целовала свою дочурку. – Прости, маленькая, прости…

– Да что ты так убиваешься? – возмутилась Галина. – Вы же увидитесь ровно через две недели.

– Увидимся?

– Конечно!

– Две недели – так долго…

– Это тебе только кажется. На самом деле они пролетят так, что ты и глазом не успеешь моргнуть.

Я посмотрела на Галину и запричитала:

– Галенька, миленькая моя, а может, мы сдадим билет и я поживу у этой эмигрантки пока Дине не сделают документы? Может, я вместе с ней полечу?

– Нет, – сухо отрезала Галина.

– Но почему?

– Потому что это очень опасно. Потому что в целях твоей же безопасности сначала надо будет вылететь тебе, а затем отправить ребенка. Доверься мне. Ты понимаешь, что за тобой и твоей дочерью охотится мафия? Ты хоть это понимаешь? Нужно выбираться поодиночке, и так, чтобы никто не догадался. Ты должна будешь изменить внешность, надеть парик.

Галина достала из шкафа пакет и высыпала его содержимое на пол. Какой-то смешной, кудрявый парик, незамысловатая одежда…

– Зачем все это?

– Затем, чтобы тебя не узнали. Они могут следить за московскими рейсами. Их внимание будут привлекать все одинокие женщины с грудными детьми. Твоя персона не должна никого заинтересовать.

Передав Динульку на руки Галине, я быстро переоделась и натянула парик. В зеркале на меня смотрела чужая тетка. Да уж, в этом парике меня не узнает ни собственная дочь, ни родная мать.

– Галина, но ведь на фотографии загранпаспорта я совсем другая!

– Ну и что? На фотографиях мы все другие. Я так вообще пол поменяла. Всё течет и всё меняется.

Я подошла к дочери, она горько заплакала. Видимо, моя новая внешность совсем ей не понравилась.

– Успокой ребенка. Она должна уснуть. А я поищу на кухне корзину, – сказала Галина.

– Какую корзину?

– Обыкновенную, плетеную. Не пойдем же мы по улице с ребенком на руках? Положим ее в корзину на мягкое полотенчико, накроем марлечкой. Никто и не догадается. Самое главное, чтобы она не плакала.

Я взяла доченьку на руки и стала баюкать.

– Галя, только не забудь ее накормить! – крикнула я.

– Не забуду.

– Это нужно сделать как можно быстрее!

– Не переживай! В первой попавшейся кафешке купим детскую смесь, – донеслось из кухни.

– Только бутылочку не забудь!

– Не забуду.

– А ты помнишь, как смесь разводить?

– Я все помню, перестань волноваться.

– А у этой тетки, с которой будет моя Динка, есть внуки?

– Есть.

– Она их нянчит?

– Да, ей их привозят на выходные.

– Получается, что опыт общения с детьми у нее имеется?

– Еще какой! – Галина вышла их кухни с большой плетеной корзиной, на дне которой было постелено махровое полотенце, и обняла меня за плечи. – Ну успокойся, возьми себя в руки. Я же тебе говорю – всё будет нормально.

– Как я могу не переживать, я же мать, – с укором вздохнула я.

– Я тоже не посторонний человек.

– Еще скажи, что ты отец.

– А почему бы и нет! Вот поменяю пол и стану Динульке вместо отца…

– Господи, как у тебя все просто.

– А чего усложнять?

– В самом деле, чего усложнять, – проговорила я сквозь слезы и поцеловала засыпающую дочку в лоб. Всем своим существом я ощущала, что она стала для меня всем, она неотделима от моей жизни. – Мое счастье, мое… Господи, откуда только берутся изверги, которые могут делать деньги, превращая живое трепетное существо в набор отдельных органов, продавая малюсенькую печень, микроскопические почки и это маленькое, беззащитное детское сердечко… Господи, как же это страшно!

Я плакала, целовала свое дитя, просто физически ощущая, как подходит момент нашего расставания. Две недели, проведенные в разлуке, будут полны страдания и муки. Как, наверное, мягко и радостно рожать ребенка для любящего, преданного мужа, который заботится о твоем здоровье и полон благодарности за подаренное ему чудо?

Мне же ребенок достался очень дорого и стал единственным счастьем в этой жизни. Я никогда не пожалею, что из-за нее мне пришлось пережить смертельную опасность родовых мук – дикую нечеловеческую боль, разрывающую тело. Я готова была испытать и большее, чтобы избавиться от глубокого чувства вины за то, что я когда-то согласилась продать ее.

Когда дочь вырастет, я обязательно расскажу ей все. Может быть, тогда спадет с моей души груз, который придется нести долгие и долгие годы. Я откроюсь ей, и она обязательно меня поймет, простит и не станет презирать, хотя мой поступок достоин презрения.

– Ольга, пора, – послышался голос Галины. – Иначе опоздаешь на самолет.

– Да, конечно, – заторопилась я и положила спящую доченьку в корзину.

Осторожно подняв корзину, Галина дружелюбно чмокнула меня в щеку:

– Всё будет хорошо. Больше нет времени прощаться.

– Прощаться?

– Ну да, на две недели.

Галина достала из кармана конверт и извлекла доллары.

– Это мне?

– Конечно, тебе. Извини, тут ровно тысяча. Больше пока нет.

– Спасибо.

– На здоровье, – зачем-то съязвила Галина и дала ключи с брелоком.

– А это зачем?

– Это ключи от московской квартиры, которую я снимаю. За нее заплачено еще на два месяца вперед. Вот адрес.

Сунув дары Галины в карман, я благодарно посмотрела на нее и вздохнула:

– Спасибо.

– Да не за что. Ключи на тот случай, если ваш папка с улицы Академика Скрябина по каким-либо причинам не сможет тебя принять. Нам пора.

Я вздрогнула. Передо мной разверзлась черная пугающая пустота.

– Пора, дорогая, – повторила Галина и взяла меня за руку. – Пойдем, пока малышка спит.

– Да-да… – прошептала я, глотая слезы, и на ватных ногах направилась к выходу.

Мы осторожно вышли на лестничную площадку и прислушались. В подъезде было тихо, а это значило, что можно было приступать к осуществлению задуманного плана. Галина постаралась меня взбодрить и ласково прошептала: