Нужно напиться, решила я. Когда выпьешь, становится легче. Я принялась рыться в многочисленных кухонных шкафах в надежде найти спиртное. Мне повезло, в самом дальнем углу одного из шкафчиков стояла на четверть заполненная бутылка отменного виски. На голодный желудок алкоголь подействовал моментально. Перед глазами все поплыло, в ушах наконец прекратилось страшное гудение, которое преследовало меня в последнее время, но наступило какое-то онемение, было тяжело даже шевелить губами. Приятное тепло разлилось по всему телу…

Крепко держа в руках пустую бутылку, я села у кухонного окна. Неожиданно вспомнился московский офис, в котором мне предложили продать своего будущего ребенка. Молодая симпатичная женщина обнимала меня за плечи и восторженно вещала, какой героический поступок мне предстоит совершить. Мол, с их фирмой связано много богатых молодых американских семей, которые спят и видят, чтобы усыновить ребенка. Они стоят в очереди по несколько лет и терпеливо ждут. Мое согласие будет благородным гуманным поступком. Ведь можно убить ребенка, сделав аборт, а я подарю ему жизнь. Для бездетной семьи этот ребенок будет желанным, любимым. И я поверила. Страшно подумать, но тогда я верила каждому сказанному слову. Господи, какой же глупой я была!

Потом вспомнился момент, как я в первый раз в жизни взяла в руки загранпаспорт. Тогда я заплакала. То ли от радости, то ли от страха перед неизвестностью, а может просто сдали нервы. В американском посольстве я должна была скрывать беременность и доказывать необходимость своего выезда за бугор. Это было довольно сложно. Гора каверзных вопросов и целая куча лжи.

В день получения визы сердце сжималось от страха. Сумасшедшая очередь на Садовом кольце… Человек четыреста, не меньше. И только около пятидесяти получили разрешение на въезд в Соединенные Штаты Америки. Остальные нервничали, ругались. Кто-то истерично орал. Я с замиранием сердца ждала своей очереди. Я оказалась одной из немногих, кому посчастливилось получить визу. А затем аэропорт, таможня и – самолет.

Мысли мои вернулись к спящей дочке. Я с ужасом подумала, что она вот-вот проснется, а мне нечем ее кормить.

В машине остались двое – Лев и один из его приятелей, тот, с тупым лицом. Возможно, третий уехал по каким-либо делам, а может, стоит на моей лестничной площадке, рассматривает дверь с ее нехитрыми, но все же довольно массивными замками, чтобы решить, как их взломать.

Я услышала звяканье ключей в двери и замерла. Потом метнулась на кухню, судорожно схватила кухонный нож. Если мне сейчас придется убить, я сделаю это. Я должна защитить своего ребенка, я должна его спасти. Это ничего, что я такая хрупкая, справлюсь! Я притаилась в коридоре.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась… Галина.

– Ты что с ножом-то? Меня, что ли, резать собралась? – прошептала она, испуганно глядя на меня.

– Я бы тебя не только зарезала, но и застрелила, – проговорила я, едва не плача.

– За что это?

– Где ты трое суток пропадала?

– Я не пропадала, я ездила в Луизиану.

– Куда?

– В Луизиану. Это, между прочим, не близко. На самолете нужно лететь.

– И какого черта ты туда летала?

– Деньги добывала, да и документы тоже.

– А меня не могла предупредить?

– Времени было в обрез. Да убери ты нож, ей-богу! – Она тяжело привалилась к стене.

– Ты что, приросла? Стоишь как чужая. Заходи! – прикрикнула я на нее. – Скажи, это ты меня сдала? – Я затаив дыхание с ужасом ждала ответа.

– Кому?! – явно опешила Галина.

– Льву и его товарищам.

– Как ты могла такое подумать?! – Галина даже изменилась в лице.

– Тогда какого черта ты бросила меня на трое суток одну? У меня кончилось детское питание, мне нечем кормить ребенка!

– Не кричи. Дина проснется.

– В том-то и дело, что я не знаю, что буду делать, если она проснется. У меня нет ни грамма смеси.

– А почему ты не кормишь грудью?

– У меня молоко перегорело.

– Нервничать меньше надо.

– Хорошенький совет! Ты хоть понимаешь, что, пока ты летала в эту свою Луизиану, мы могли сдохнуть с голода! Если бы ты вернулась чуть позже, обнаружила бы в квартире два трупа!

– Ольга, прекрати. Ты несешь ерунду. Я же о тебе заботилась, да и о малышке тоже. У меня никого нет ближе вас. Вы мне как родные. Да пусть меня лучше убьют, чем я причиню вам вред. Тебе или маленькой Динке.

– Тогда откуда братки узнали, что я здесь?

– Какие еще братки?

– Лев с товарищами. Они дежурят там, внизу. – Я перевела дыхание. – Ты что, и вправду не понимаешь, о чем идет речь?

– Да объясни ты толком.

– Я не могу выйти. Меня ждет засада у подъезда. На лестничной площадке никого нет?

– Нет.

– Получается, что ты вошла в подъезд совершенно спокойно.

– Получается так.

– Значит, они не знают тебя в лицо.

Галина устало кивнула.

– Но ведь когда я раскапывала стукачку, ты вырубила Льва.

– И что?

– Он же мог тебя видеть.

– Но ведь я напала на него сзади, и он сразу потерял сознание.

Я потерла виски и пожала плечами.

– Странно как-то получается. Братки тебя в лицо не знают, а твою квартиру знают. Лев меня даже по имени назвал.

– Ольга, к чему ты клонишь? – сухо спросила Галина и отошла наконец от стены. – Я только сейчас узнала, что за квартирой следят. Спокойно зашла в подъезд, и никто меня не остановил. Получается, что тебя как-то выследили.

– Как, если я, кроме балкона, никуда не выходила?

– Нужно подумать. Да, кстати, мы же договаривались, что ты на балкон ни шагу! – Галина нахмурилась и бросила укоризненный взгляд на пустую бутылку. – А ты, я смотрю, времени даром не теряла, – холодно заметила она. – Бутылочку уговорила.

– Ты не хуже моего знаешь, что когда на душе гадко, самое лучшее – напиться.

– Что ты и сделала.

– Что я и сделала.

Галина подошла к окну.

– Эта машина?

Я заметила на лице Галины горькое разочарование и усердно закивала:

– Эта.

– А кто в ней?

– Ну, Льва ты, наверно, узнала.

– Ни хрена я его не узнала. В лесу темно было.

– Лев сидит за рулем.

– А второй?

– Второго я раньше никогда не видела.

– И давно они тут торчат?

– С ночи. Они в дверь звонили. Требовали открыть.