Хотя Гитлер не употреблял мясных блюд, вегетарианцем в строгом смысле слова он уже считаться не мог. С осени 1941 года концентрация веществ животного происхождения в его кровотоке постоянно увеличивалась. Это помогало ему предотвращать или преодолевать психическое и физическое истощение, а также повышало сопротивляемость организма. Поскольку применяемые средства постоянно менялись, а их дозировка росла, в скором времени природную иммунную систему Гитлеру заменил искусственный медикаментозный щит. Благодаря Мореллю он становился все более и более необходимым.

Что касается здоровья диктатора, с момента приступа дизентерии, о котором шла речь выше, и вплоть до самого конца велась почти непрерывная стрельба из пушек по воробьям. Во время редких прогулок, которые фюрер совершал вдоль ограждения «Вольфшанце», дыша свежим воздухом, личный врач всегда находился рядом. В двух шагах сзади шел его ассистент с сумкой, где всегда был наготове шприц для инъекций. О том, с какой последовательностью осуществлялось это продолжительное «медикаментозное обеспечение», свидетельствует железнодорожная поездка, предпринятая в августе 1941 года. Гитлер и Муссолини совершили поездку на фронт: 24 часа длилось это путешествие по землям Восточной Европы, где только что прокатилась волна массовых убийств. В городе Каменец-Подольском в Западной Украине, мимо которого они проезжали, военнослужащие СС и солдаты полицейского батальона расстреляли 23 тысячи евреев. Это был первый случай истребления всего еврейского населения целого региона.

Время от времени поезд фюрера останавливался на запасных путях, ибо во время движения, в условиях постоянной тряски, сделать инъекцию не представлялось возможным. Как только бронированный вагон, снабженный двумя зенитными орудиями, замирал на месте, Морелль поспешно открывал свою толстую медицинскую сумку, доставал обитую черной кожей коробку, доставал из нее несколько ампул с металлическими табличками, расстегивал молнию футляра, вынимал шприц, вскрывал ампулу, вставлял в нее иглу и набирал в шприц жидкость. Смахнув пот со лба, он закатывал Гитлеру рукав и делал укол в белую, как бумага, почти без волос руку – сначала в вену, затем сразу же второй, внутримышечно. Морелль с гордостью писал об этих остановках: «Поезд останавливался, чтобы фюреру можно было ввести глюкозу, тонофосфан и витамультин с кальцием. Вся процедура занимала восемь минут»[248].

И это был не исключительный случай, а обычная практика. Шприц все в большей степени определял режим дня, и со временем в «меню» фюрера входили уже свыше восьмидесяти самых разных и зачастую весьма нетрадиционных гормонных препаратов, стероидов и лекарств[249].[250] Тот факт, что сочетание инъекций каждый день слегка изменялось, имел большое психологическое значение. У Гитлера никогда не возникало впечатления, что у него существует зависимость от определенного вещества. Хотя без этого составленного Мореллем комплекса он уже не мог обходиться. В лице своего врача он нашел идеальный инструмент самолечения, которым злоупотреблял все больше и больше. Эта политоксикомания, развившаяся во второй половине 1941 года, представлялась странной даже в те времена, когда взаимодействие стероидов и гормонов, как и их комплексное воздействие на человеческий организм, еще не были изучены. Гитлер не имел ни малейшего понятия о том, какой вред своему здоровью он причиняет. Какими-либо знаниями в области медицины он не обладал, хотя лекарствами интересовался на протяжении всей своей жизни. Даже в качестве потребителя медикаментов, как и в качестве полководца, он оставался дилетантом и руководствовался не логикой, а озарениями. В конце концов это сыграло роковую роль. Если до начала осуществления плана «Барбаросса» принимаемые им решения очень часто оказывались правильными, то затем, когда инъекции, которые делал ему его личный врач, все больше разрушали организм, интуиция стала его подводить. При интенсивном употреблении фармакологических средств развивается привыкание к ним, и дозы нужно увеличивать, иначе их воздействие ослабевает, а этого диктатор уже не мог переносить.

В данном отношении Морелль не оказал своему доверителю никакой поддержки. Судя по всему, он мало задумывался о сложном взаимодействии применяемых им средств – как и своей профессиональной ответственности. Подобно многим другим, он стремился лишь угождать фюреру, дабы не навредить себе и продолжать извлекать выгоду из своего положения. В то время как в осенние месяцы 1941 года набирал обороты механизм систематического уничтожения евреев, а вермахт вел в России преступную войну, которая в скором времени обернется миллионами жертв, национал-социалистский режим, основывавшийся на системе страха, постепенно отравлял себя изнутри.

2 октября 1941 года в журнале боевых действий Верховного командования вермахта появилась запись: «В утренних сумерках, в условиях прекрасной осенней погоды, группа армий „Центр“ перешла в наступление всеми входящими в нее армиями»[252]. Так началось наступление на советскую столицу, хоть и запоздалое – по сравнению со сроками, предусмотренными в плане «Барбаросса». В сражении под Вязьмой, на полпути от Смоленска до Москвы, в плен были взяты 670 000 солдат Красной армии, оказавшиеся в окружении. В «Вольфшанце» заговорили о скорой победе. Однако немцы потеряли драгоценное время и распылили силы по другим фронтам, лишив себя тем самым возможности захватить цитадель Сталина в ходе стремительной операции. Погода испортилась, и наступление захлебнулось: «Непрекращающийся дождь, туман, распутица, затрудняющая продвижение вперед и материально-техническое снабжение»[253]. Впервые в перспективе забрезжила возможность поражения.