В Берлине знали об этих проблемах. Имперский руководитель здравоохранения Лео Конти все еще пытался организовать с помощью своего «отдела учета по борьбе с наркотической зависимостью» как можно более полную регистрацию наркозависимых солдат. Он издал распоряжение, согласно которому вермахт и СС обязывались классифицировать определенным образом всех военнослужащих, увольняемых в связи со злоупотреблением наркотиками, дабы затем они направлялись на принудительное лечение, а невменяемые и неизлечимые комиссовались[257]. Это грозное распоряжение в вермахте фактически проигнорировали. Военные почти никогда не сообщали о подобных случаях. В суровых условиях войны за злоупотребление стимуляторами практически никогда не наказывали. Более того, на фронт стали целенаправленно призываться сотрудники ведомства Конти, что явилось серьезным препятствием для проведения его кампании по борьбе с наркотиками.

В конце 1941 года в Ставке фюрера начали осознавать, что победа в этой войне недостижима. Начальник Генерального штаба Гальдер так охарактеризовал сложившееся положение: «Мы находимся на пределе наших физических и материальных возможностей»[258]. Стратегия блицкрига, предусматривавшая, вне зависимости от реального соотношения сил, создание превосходства за счет эффекта внезапности, потерпела крах – а вместе с ней и вся концепция войны Гитлера, с самого начала бывшая авантюрой. Немцы не имели шансов выстоять в продолжительной борьбе против русских – с их куда более богатыми человеческими и материальными ресурсами. Это было ясно как день, и следовало сделать соответствующие выводы. Но Гитлер не желал смотреть правде в глаза. Он перерезал пуповину, связывавшую его с геополитической реальностью. Последовала череда новых ошибочных решений. Если до осени 1941 года ему удалось добиться больших успехов, то отныне его преследовали сплошные неудачи.

Отказываясь признавать очевидные факты, Гитлер словно пытался обмануть действительность. В декабре 1941 года истощенная Германия, которая уже вела войну на нескольких фронтах, объявила войну индустриальному колоссу – Соединенным Штатам Америки. Явно переоценивая себя, фюрер отправил в отставку фон Браухича и сам занял пост главнокомандующего сухопутными войсками. Он совершенно утратил способность трезво оценивать ситуацию. Выражаясь его собственными словами, начав осуществление плана «Барбаросса», он «открыл дверь в темное, доселе невиданное пространство, не зная, что находится за этой дверью»[259]. Гитлера окружала и вполне реальная тьма. Как писал Морелль: «Жизнь в бункере протекает без дневного света»[260]. В этой мрачной атмосфере ушедший в себя диктатор почти полностью утратил дееспособность. Сквозь покрывавшую его броню проникала лишь игла шприца его личного врача с очередной дозой допинга. «Печально, что фюрер так отгородился от внешнего мира и ведет столь нездоровый образ жизни, – писал Геббельс в своем дневнике. – Он больше не выходит на свежий воздух, не отдыхает, лишь сидит в своем бункере»[261].

В январе 1942 года на Ванзейской конференции в Берлине были выработаны меры по осуществлению «окончательного решения еврейского вопроса». Наиболее отчетливое проявление образ мышления Гитлера нашел в его навязчивой идее истребить целый народ. Его упорное нежелание оставлять завоеванные территории объяснялось очень просто: трубы крематориев в лагерях уничтожения – в Освенциме, Треблинке, Собиборе, Хелмно, Майданеке и Бельжеце – должны были дымить как можно дольше. Требовалось удерживать позиции до тех пор, пока в живых не осталось бы ни одного еврея. Эта война против беззащитных людей была личной войной «Пациента А», который все дальше уходил от каких бы то ни было человеческих условностей.

В июле 1942 года Третий рейх простирался от мыса Нордкап до Северной Африки и Передней Азии. Пик национал-социалистской экспансии был пройден, и чаша весов начала медленно склоняться в сторону поражения. В этом летнем месяце началась «Акция Рейнгардт», предусматривавшая уничтожение свыше двух миллионов евреев и 50 000 цыган на территории оккупированной Польши. В то же самое время состоялся весьма дорогостоящий переезд: 17 автомобилей перевозили верхушку нацистского руководства из «Вольфшанце» в новую Ставку, располагавшуюся в нескольких километрах от города Винница в Западной Украине.

Перемена места явилась масштабным спектаклем, едва ли чем-то большим, нежели просто фарс, призванным продемонстрировать, что верхушка рейха перемещается ближе к фронту. Однако этот словно из-под земли выросший среди лесов барачный лагерь отстоял от линии фронта на сотни километров. При этом они оказались на безопасном расстоянии и от Германии, города которой уже весной 1942 года подверглись бомбардировкам Королевских ВВС – серьезно пострадали Любек, Росток, Штутгарт и особенно Кёльн. Это богом забытое место – оборудованный по последнему слову техники комплекс в пампасах – как нельзя лучше отвечало стремлению Гитлера спрятаться от действительности, уклониться от решения военных, политических и общественных проблем. Постоянного места жительства, каким прежде являлась квартира в Мюнхене на Принцрегентенплац, в его жизни больше не было. Отныне он менял одно ирреальное убежище на другое.

Недавно назначенный имперским министром вооружений и боеприпасов Шпеер описывал новую Ставку на Украине как «Комплекс бунгало, небольшая сосновая роща, сад, похожий на парк»[263]. Пни срубленных сосен выкрасили в зеленый цвет, дабы они вписывались в окружающий ландшафт. Парковочные площадки располагались среди тенистых кустов. Все это напоминало дом отдыха. Однако из этих бревенчатых домиков и бараков, стоявших в окружении дубов, продолжало осуществляться управление войной, беспрецедентной по своей жестокости. «Вервольф»[264] – так окрестил Гитлер свой новый командный пункт, откуда он руководил массовыми убийствами (вполне подходящее название для этого зазеркалья, где планировались чудовищные преступления, подчинялся почти ритуальному распорядку дня и строгим правилам охраны)[265].[266] Здесь фюрер, в кишечнике которого обитали миллиарды бактерий, мог и дальше спокойно остерегаться микробов, в то время как его солдатам, воевавшим в степях и болотах России, пришлось близко познакомиться с волынской лихорадкой, туляремией и малярией.