Тот испуганный, попавший в западню мальчишка возненавидел человечество за то, что оно от него отвернулось. И этот мальчишка до сих пор жил внутри нового, повзрослевшего Тибо, который нашел свою безымянную тропинку в срединном пути буддистов.

А если Итан разъярится и набросится на него? Жить с ним в пентхаусе – да это то же самое, что с неразорвавшейся бомбой.

В дверь постучали, и Тибо вздрогнул. А вдруг в отель пожаловала полиция? Или разъяренные наркоторговцы? Или Нэт с улыбочкой – наконец-то я вас нашел!

Итан тоже вздрогнул, но тотчас рассмеялся.

– Наши бургеры принесли!

– Вероятно, – согласился Тибо и указал в сторону спальни. – Но тебе лучше спрятаться.

– Зачем? Никто же здесь не знает, что меня копы ищут.

– А если тебя кто-нибудь увидит, они запомнят, что в пентхаусе есть незваный гость. Обо мне забудут, когда я закрою дверь. У тебя деньги какие-нибудь имеются?

Итан нахмурился.

– А разве доставка еды не включена в стоимость номера?

– Вообще-то нет. Как только я войду в сеть отеля, все будет так, словно нашего перекуса не было. Но надо дать на чай, иначе персонал ничего не получит.

– Ой, ладно, мистер Порядочный! – ухмыльнулся Итан, протягивая ему двадцатку. – Уломал. Хорошо еще, что я взял пачку Крейговых денег. Вожак не такой умный, как ему кажется.

И он вразвалочку удалился в спальню.

За дверью стоял Чак, здоровенный дядька с улыбкой до ушей.

– Оставьте все на столике, – произнес Тибо, протягивая Чаку банкноту.

Сегодня ему было некогда выслушивать старую историю о том, как Чак играл в футбольной команде своего колледжа, и как ему на старшем курсе выбили колено.

Тибо сунул в карман чек, выпроводил Чака и поспешно прервал связь. Не успел он затворить дверь, как на пороге спальни появился Итан. Парень выглядел рассеянным и растерянным.

– Эй, а ты кто такой? – спросил он.

Тибо сдел глубокий вдох, в потом – выдох.

«Никто и ничто, приятель. Как и ты».

– Мое имя написано у тебя на ладони, – терпеливо вымолвил он. – Надеюсь, ты еще хочешь есть?

– Ты какая-то чудная! – крикнула Лин, перекрывая грохот музыки. – Никогда еще не видела, чтобы тебе было не по себе в клубе!

Келси попыталась улыбнуться. Она не знала, как объяснить, что ее папа ограбил банк, и она теперь скрывается от мафиози. Новости Лин не смотрела.

– Я очень устала. Домой сегодня не добралась, заночевала у Ремми.

– Если это называется «ночевать»… – лукаво улыбнулась Лин.

– Эй! – крикнул Ремми через стол. – Моя комната в общаге тянет на пять звездочек!

Келси растянула рот в дружелюбной улыбке. Когда она заявилась к Ремми и сказала, что ей надо на время затаиться, он не стал задавать вопросов. Просто сказал: «Живи сколько хочешь. Только жратвы нет и телевизор сломан». И убежал на математический кружок.

Кровать у Ремми была вполне удобная, но Келси мучилась от бессонницы. Папа рискует окончить свои дни в тюрьме, а сама Келси осталась без крыши над головой – ведь ей угрожают мафиози… По крайней мере, хоть сессия у студентов закончилась. Мирное жужжание летнего семестра мало-помалу убаюкало тревоги Келси.

Потому она притащила Лин в «Бум-Рум». Даже теперь, когда жизнь пошла вверх тормашками, Келси все равно чувствовала себя в безопасности именно в гуще толпы.

«Бум» был старомодным заведением, с живой музыкой и толпами молодежи. В «Буме» играли фолк, блюз, соул, фанк, а иногда техно и блюграсс. Над входом красовался матерчатый навес и вывеска в виде гитары. Ни один уважающий себя гангстер сюда и на пушечный выстрел не подойдет.

Келси не всегда была по душе здешняя музыка, но завсегдатаям «Бума» она доверяла. Может, дело было в живом исполнении, порождающем мощную обратную связь между группой и аудиторией. Или публика «Бума» просто умела как следует повеселиться. В общем, когда Келси нуждалась в чувстве безопасности, она шла именно сюда.

Кроме того, «Бум» был подходящим местом, чтобы найти Фигга, который задолжал ее папе три тысячи долларов. «Бум» оказался первым клубом, куда Фигг повел Келси, когда обнаружил, что ей нравится танцевать в толпе. По возрасту Фигг находился как раз посередине между Келси и папой и хорошо ладил с ними обоими.

Фиггу удавалось отговаривать отца от любых чересчур опасных или глупых затей. Келси не сомневалась, что идеей ограбить банк папа с Фиггом не делился.

Правда, сейчас в «Буме» Фигга не было, но Келси знала – ровно в одиннадцать часов он заступит барменом в соседнем «Фьюзе».

Значит, пока ничего не оставалось, как танцевать.

– Выкладывай, Келси! – заверещала Лин в перерыве между треками. – Тебя преследует кто-то или что-то?

Келси покачала головой. Однако она пристально вглядывалась в толпу, разыскивая стриженого парня из кафе. Тот мальчишка со спортивной сумкой залез папе в голову и испортил все ограбление.

Откуда ему было известно ее имя?

Наверное, в каком-нибудь клубе услышал…

– Тебя и впрямь преследуют? – крикнул Ремми, перекрывая музыку и оборачиваясь к Келси. – Что, надо кого-то вздуть?

Он картинно напряг бицепс. Келси только рассмеялась и пихнула его в толпу танцующих перед сценой, где выступала хардкорная рок-группа в стиле прошлого века: три аккорда, трехминутные песни, примерно миллион тактов в секунду.

Нельзя втягивать в папины дела никого постороннего! Они все – ее друзья: Ремми, Майки, Лин и еще ребят десять. Но она никогда не откровенничала с ними. Она просто по-другому устроена.

Папа ее всегда предупреждал: не надо быть слишком доверчивой. Нельзя полагаться на доверие, когда живешь от срока до срока. А Келси начала ему помогать лет с десяти.

Папа и не подозревал, что творит его дочурка, но Келси сперва и сама толком не понимала, что делает. Но она была уверена, что это обязательно сработает. Она внушала игрокам за покерным столом бесшабашный кураж, который заставлял их повышать ставки. Она развеивала их гнев, когда они обнаруживали, что их надули. Папа звал ее «своим талисманчиком».

Но этот же самый дар портил ей школьные оценки. На каждом экзамене Келси буквально захлебывалась чужими страхами одноклассников, хотя она обычно упорно готовилась к итоговым контрольным.

Именно ее дар являлся причиной того, что у нее никогда не было ни парня, ни закадычной подруги.

Келси чувствовала нутром – в толпе всегда лучше.

Здесь, у самой сцены, Келси толкали и пихали, дергали и затирали. Но ей было хорошо! Когда она оборачивалась, ей улыбались, беззвучно произносили «извини» или «опаньки!». Если ей чего и хотелось, так это чтобы народу было еще больше.