Мы обошли здание. Притаились у двери, прижавшись к стене. Из «Audi», остановившейся в двух шагах от двери, вывалилась сладкая парочка. Они постучали условным стуком, дверь бесшумно открылась, и группа захвата с быстротой молнии оказалась внутри. Не подозревала, что обыкновенная дверь может обладать такой высокой пропускной способностью. Я вошла последней, вслед за Григорьевым. Приглушенный свет в коридоре позволил мне рассмотреть, что открывшая дверь девица в вечернем платье с декольте, образно говоря, ниже пояса открыла было рот, чтобы издать визг, который бы затмил славу иерихонской трубы. Но знак внимания, оказанный одним из ребят Григорьева, не позволил ей этого сделать.

Дальше все произошло так обыденно и тихо, что даже не оставило ярких впечатлений. Андреева уже вели с поднятыми руками в «уазик». Глаза его были все так же холодны и непроницаемы. На губах застыла кривая усмешка. Я прошла через помещение бара, где уже хозяйничали ребята в камуфляжках, беря в оборот пестрое, пьяное общество. Григорьев вел светскую беседу с дамой преклонного возраста с тициановскими волосами, уложенными в замысловатую прическу, и одетой в изумрудного цвета платье с блестками. Мой острый ум детектива идентифицировал ее как Розу Иосифовну.

Помещение салона располагалось так, что с улицы его видно не было, то есть как бы в кольце. Вокруг него находились парикмахерская, подсобки, которые маскировали это помещение без окон, скрывая от любопытного взора с улицы.

Сам салон был разделен на несколько комнат: бар, отдельные кабины для «массажа» всех видов. Я прошла еще одну комнату, где коллеги собирали в кучу, подталкивая не слишком вежливо автоматами, голый обалдевший народ. Витал очень специфический запах, свидетельствующий о причинах обалдения народа.

Я, бодро перешагивая через полутрупы, шла к торцевой комнате, помеченной на плане Григорьева, спешила постичь тайну «розовой комнаты». Ее дверь была закрыта на ключ, и около нее тоже уже мельтешил коллега, успевший раздобыть ключи — не пугать же девчонку среди ночи.

Когда мы вошли, она мирно спала на бархатном диване цвета бордо.

Вспышка яркого света лишь заставила ее поморщиться и перевернуться на другой бок.

В углу на стуле лежала ее барашковая шубка.

Я подошла к девочке, потрясла ее за плечо. Она открыла глаза, непонимающе уставилась на нас с коллегой, оставшимся стоять в проеме двери.

— Вставай, малышка. Кончились твои приключения. Сейчас я отвезу тебя домой. Одевайся.

Я постаралась провести Аню так, чтобы ее взору не представились безобразные тела, развалившиеся в преступном кайфе. Хотя, наверное, ребята уже позаботились о них.

Мы сели в машину. В боковое окно постучал полковник Григорьев. Я опустила стекло.

— Чего изволите?

— Таня, с утра вас ждем в отделении. Сами знаете правила: вы обязаны дать показания.

И хоть, по моему мнению, я уже никому ничем не была обязана, я устало кивнула и, подняв стекло, тронула автомобиль с места.

Мне оставалось передать Аню исстрадавшейся матери, а потом отбыть в самый милый сердцу уголок, где меня ждали горячий душ и ласковая «люля» — ох, как я по ней истосковалась!..

По дороге я расспросила девочку о житье-бытье в плену.

С ее головы действительно не упал ни один волос, что чрезвычайно меня обрадовало.

А дядя Руслан, по словам Ани, обещал скоро отпустить ее домой.

Тайна сложной мужской души осталась для меня за семью замками. Ведь, по сути дела, его поведение по отношению к девочке лишено было всякой логики. Но в данном случае — слава богу.

Я взглянула на часы. Было уже одиннадцать вечера. А жизненные силы во мне все еще теплились. Наверное, спасибо пиркофену.

И хоть то, что я прибегла к помощи милиции, несколько умаляло мою роль в освобождении пленницы, зато трупов не наворочено. Все цивилизованно.

Через пятнадцать минут мы уже звонили в пятьдесят пятую квартиру. Вера Ивановна открыла дверь. Трудно описать всю гамму чувств, разом отразившуюся на ее усталом лице. Слезы брызнули у нее из глаз.

— Аня! Доченька моя! Есть все-таки Бог на свете! Благодарю тебя, Господи!

Мне, конечно, немножко показалось обидным, что пока благодарили только Бога, совсем забыв о моем присутствии.

— Ну что ты плачешь, мамочка, ничего же не случилось. Все нормально.

Бедная девочка еще не знала, что причины у матери все же были.

— Ну все, Вера Ивановна. Моя миссия окончена. Я исчезаю. До свидания.

— Господи, Таня, как мне вас благодарить? Я вам по гроб жизни обязана. Вы хоть пройдите, разделите мою радость. Столько всего случилось, голова кругом идет.

В мои планы делить радость не входило. Тем более что она, эта радость, была со слезами на глазах. И в скором времени они должны будут пролиться реками. Се ля ви. Жизнь не сплошной праздник.

Я покачала головой.

— До свидания. И крепитесь, Вера Ивановна, вам, наверное, сегодня здорово досталось?

На глазах ее тут же вновь навернулись слезы. Она махнула рукой. Вышла за мной на площадку.

— Не знаю, как Ане сказать, — прошептала она.

— А вы сегодня и не говорите. Утро вечера мудренее. Завтра…

— Они вообще-то с отцом не очень ладили. Хотя какое это имеет значение. Отец ведь.

— Когда вы его хоронить собираетесь?

— Тридцатого. Приходите, Таня. Помянем душу его грешную.

Да уж, в чем, в чем, а в том, что душа его грешна, я не сомневалась ни капельки.

— Постараюсь.

Я сбежала вниз и отправилась домой, соблюдая все возможные меры предосторожности на скользкой дороге.

Открыв дверь, я с наслаждением огляделась. Вид родной обители убаюкивающе подействовал на меня. Мне так захотелось спать! Я прошла прямо во всей амуниции в зал и развалилась в кресле, закрыв глаза.

— Как хорошо!

И, стащив сапоги, добавила:

— А теперь еще лучше!

Сегодня отдыхать и смотреть телевизор. Хотя к чертям собачьим телевизор! Не соскучится без меня.

Надо набраться сил и отнести шубу. Наконец усилием воли, присущим лишь настоящему детективу, я заставила себя переодеться.

— Таня, тебе, конечно, ужасно не хочется идти под душ, но поверь, голубушка, так будет лучше. А ужин можешь и не готовить. Побереги фигуру. — Такой монолог произнесла я у зеркала перед походом в душ.

Набравшись мужества, я совершила этот героический подвиг и, надо сказать, почувствовала себя несколько лучше. А точнее, настолько, чтобы раскинуть магические косточки. Я соскучилась по ним до невозможности. Прямо-таки руки чешутся.

— Последние двое суток вы, мои родные, как путеводная звезда для меня, — обратилась я к костям, вытряхивая их из мешочка. — Давайте вот сюда, на ваш любимый полированный столик. Только чур! Не врать, не прикалываться и не пугать усталую женщину. Я вам, конечно, не угрожаю. Просто предупреждаю.