– Моему дому они ничего не сделают.

Он увидел, как из-за угла выехал второй автомобиль, увидел, как он поехал по улице и молил, чтобы он не замедлял ход. Но тот притормозил и, виляя, остановился перед домом Фреда сразу за тем, первым. Это был тоже закрытый автомобиль с двумя дверями, но побольше. Одна дверь открылась, изнутри на тротуар вывалился очень толстый человек, который принялся рассматривать дома. Из другой двери вышел еще один человек и остановился рядом с толстяком. Они пытались рассмотреть номер дома Ньюмена. Ньюмен не шевелился. Толстяк что-то сказал своему спутнику и через лужайку Ньюмена подошел к веранде. Ньюмен обернулся только когда почувствовал, что Гертруда вжалась в кресло. Потом он посмотрел на толстяка, который обращался к нему снизу.

– Извините. Где здесь дом номер 41 дробь 39?

– Это следующий дом, – сказал Ньюмен, указывая на дом Фреда.

– Большое спасибо, – сказал толстяк. Вместе со своим спутником он пересек лужайку, неловко поднялся на веранду, и оба вошли в дом к Фреду.

Ньюмен почувствовал, что если он прикоснется к Гертруде, она закричит. Он посмотрел на нее, освещенную неверным светом из гостиной.

– Что…

– Тс-с-с!

Шли минуты. Из дома Фреда ничего не было слышно. По-видимому, они спустились в подвал. Она пошевелила ногой по каменному полу.

– Это не вечеринка, – прошептала она тоном обвинителя. – Там нет ни одной женщины. Это собрание.

– Похоже. – У него сильно колотилось сердце, и он пошевелился в кресле, чтобы успокоиться. – Ну и что? – сказал он беззаботно.

Она не ответила. Он прислушивался вместе с ней. Из дома Фреда не доносилось ни звука.

– Ну и что, Гертруда? – настаивал он.

Через мгновение она посмотрела на угол, затем глянула на другой и перевела взгляд вниз на автомобили. Она поднялась и, не дожидаясь его согласия, пошла к дверям дома.

– Поднимись наверх, – спокойно сказала она и вошла в дом.

Он встал и хмуро поплелся за ней.

Он сидел в маленьком обитом сатином кресле в метре от кровати, наблюдая за тем, как она болтала одной ногой присев на краешек в изголовье. Был включен лишь маленький ночник возле ее лица. Она сидела так довольно долго, ее грудь вздымалась и опадала в соответствии с мучительным ритмом ее мыслей. Он глядел на ее прищуренные глаза и видел ее отстраненно, как через окно.

– Лалли, спокойно начала она, – вот что я должна сказать. Может, мне нужно было рассказать это с самого начала, а может, и нет. Но ты тоже мне кой чего не рассказал, так что может это просто отплата.

– Что я тебе не рассказал?

– Про мусорный бак. То, что вокруг действует Фронт.

– Это не показалось важным. Я не понимаю, почему это важно сейчас.

– Хорошо, давай я продолжу. Перво-наперво. – Она остановилась, посмотрела на него как будто чтобы проверить, сердит ли он, а потом продолжила, смотря перед собой задумчивыми прищуренными глазами. – Перво-наперво ты должен прекратить валять дурака. Или ты идешь к Фреду и вступаешь во Фронт, или мы выезжаем отсюда и делаем это как можно быстрее.

Он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. – Что… Что? – запнулся он.

– То, что я сказала, а ты услышал. – Она не смотрела на него. – В следующий четверг вечером они проводят большое собрание. Ты пойдешь туда.

– Откуда ты узнала, что у них в следующий четверг собрание?

– Я хожу за покупками в здешние магазины. Там полно их объявлений. Ты и сам видел.

Своим молчанием он подтвердил это.

– Ты пойдешь?

– Не знаю.

– Почему не знаешь?

– Когда-то давно Фред говорил мне о таком митинге.

– Ну? – помогла она.

– Но он никогда не заговаривал о нем снова. Я хочу сказать, что не знаю, как меня там примут.

– Так ты пойдешь, и тебе там будут рады.

– Не уверен.

– Лалли, ты пойдешь туда. Они затягивают вокруг нас петлю. Ты должен вырваться сейчас или у тебя это никогда не получится.

Он долго смотрел на нее. – Откуда ты так много знаешь о Фронте? – спросил он, не желая этого спрашивать.

Она подумала. – Неважно, – встряхнув головой, сказала она. – Ты пойдешь.

– Почему ты испугалась того толстяка?

– Я никого не испугалась.

– Ведь ты же знаешь его?

– Нет.

Он встал. – Ты знаешь. Герта, пожалуйста, скажи мне правду. – Он подошел к кровати и сел на край лицом к ней.

Она смотрела мимо него. Он не смог бы сказать наверняка была ли она готова расплакаться сию же минуту или разразиться гневом, но внутри нее явно что-то клокотало, и она сдерживала себя.

– Герта, нет смысла утаивать от меня правду. – Он поднял ее руку и погладил. – Прошу тебя. Расскажи мне, пожалуйста.

У нее вырвался легкий вздох. Она посмотрела в его глаза как будто чтобы оценить его. – Я расскажу, – сказала она.

Он подождал, а она облизнула губы и посмотрела на платье. – До войны я жила с одним человеком.

– Жила с ним?

– Да. Ты ведь предполагал о чем-то подобном?

– Да.

– Ну вот, так это и было. В Калифорнии.

– В Голливуде?

– В окрестностях.

– Он был актером?

– Нет, у меня никогда не было никаких актеров. Я все придумала про актера.

– Зачем?

– Не знаю. Я всегда что-нибудь сочиняю.

– Не плачь. Продолжай. Герта, не плачь, пожалуйста.

– Я не плачу.

– Что произошло? Кем он был?

– Он был хозяином того маникюрного салона для собак, о котором я тебе рассказывала.

– Это тот, который так хорошо к тебе относился?

– Да.

– Сколько вы прожили вместе?

– Около трех лет. Немного меньше.

– После того как ты пыталась петь в кино?

– Я никогда не была певицей. Не была настоящей.

– Кем же ты тогда была?

– Я была машинисткой в студии. Секретарь-машинистка. Я брала уроки вокала, но у меня ничего не вышло.

– Я удивлялся, почему ты никогда мне не пела.

– Я не умею. Не могу хорошо. Всю жизнь я хотела стать певицей. Это было единственной возможностью попасть в кино. Я имею в виду, что у меня не сногсшибательная внешность.

– Да ты рассказывала мне о прослушивании.