Он спрашивает:

— Ты кончила?

Она не отвечает, делает пару тяжелых вздохов, а потом, опираясь на ослабевшие руки, пытается подняться и взглянуть на него. Ее лицо раскраснелось, тяжелые распущенные волосы источают аромат дыни. Кажется, она хочет что-то сказать. Какую-нибудь колкость, не иначе, думает он, но вместо этого она закатывает глаза, встряхивает головой и валится на него.

Он широко ухмыляется.

Филдинг сжимает в руке мобильник. Не верит своим ушам. Ясно, что ему следовало задержаться в этой долбаной Шотландии, но что делать, если срочные дела вызвали его обратно в Лондон; пришлось нестись на всех парах в южном направлении, а Ол остался и преспокойно пялит свою математичку. Филдинг даже названивал ей в офис, унижался, просил передать Олбану, чтобы тот ему перезвонил. В итоге он своего добился, но сейчас Ол уперся рогом.

— Ол, ты нужен мне здесь. Я один не справлюсь. Могу попытаться, но это без толку. С тобой у меня намного больше шансов. Вместе мы хорошая команда. Ну, давай. Без балды. Старик, я на тебя рассчитываю.

Филдинг кривится и сам это чувствует; он шагает по Уордор-стрит, чтобы после работы встретиться с фабрикантами из Китая и проставиться в ресторане за обсуждением производственных мощностей, поставок и цен.

— Послушай, Филдинг, — говорит Ол чертовски спокойным и небрежным тоном. — Я же сказал, что буду на сборище в Гарбадейле. Значит, буду. Но ехать в Лондон ради того, чтобы дурить головы нашим с тобой отцам и подбивать их выступить против сделки, я не собираюсь.

— Разве ты не хочешь повидаться с родителями?

— Через пару недель я в любом случае их увижу.

— Ол, не могу поверить, что тебе наплевать на семью. Мы можем все потерять, а ты только… Ты со своей… этой… Нет, я, конечно, рад, что ты так шикарно зажигаешь в Глазго с Верушкой, но наша семья под угрозой. А ведь у нас с тобой есть шанс что-то изменить, повлиять на ход событий.

— На днях я возвращаюсь в Перт, — говорит Олбан, как глухой.

В Перт. Силы небесные! Филдинг удерживается от саркастических комментариев по поводу сравнительных достоинств загаженной халупы в Перте и гудения блестящего, богатого Лондона; он только интересуется:

— Никак она тебя выставила?

— Ага, — рассеянно отвечает Ол. — Нет, ты что, я просто чувствую, что отнимаю у нее слишком много времени. У нее своя жизнь. Через какие-то промежутки времени мне начинает казаться, что я навязываюсь. Неудобно.

— Понятно.

Понятно, что ты мозгами трахнулся, добавляет про себя Филдинг. Он видел их вместе. Бабенка, конечно, супер и на этого идиота, бля, молится. Олбан — козел. Но Филдинг лучше промолчит. Некоторым людям, видно, на роду написано избегать всего мало-мальски хорошего на своем пути и пропускать мимо ушей полезные советы, которые дают им добрые друзья и родные. Это особый дар. То есть антидар. Это проклятие. Точно, вот верное слово, решает Филдинг. Проклятие.

Хрен гребаный.

Сижу это я в «Воли-Вэлли» — для тех, кто не имеет чести знать эксклюзивные питейные заведения славного города Перта, объясняю: в баре «Волонтир-армз» на Вэлли-стрит; со мной, как водится, Диди (т. е. Д. Д., читай «Дылда-Дебил») и Выпила (т. е. В. П. Л., читай «Вижу Попкины Линии» или как-то так), которую, впрочем, иногда пишут «Выепла» — сам видел: на Айлэй-авеню есть глухая стена с похабными надписями, там в ходу по большей части второй вариант, — и тут является наш красавчик Олбан.

— Обдолбан! — орет Диди при виде этого блудного сына, а тот еще даже войти не успел: стоит в дверях, осматривается.

Диди машет ему внезапно опустевшим стаканом. Всем известно: чувак на кармане пару шекелей всегда имеет, поэтому дружбаны мои, кто понаглее (сейчас подумаю, кто сюда не относится, — Олбан, естественно, не в счет… нет, навскидку не могу сообразить, потом, может, припомню!), из него тянут как могут, а он вроде бы и не против. Говорю же, наглеют ребята.

Ол машет в ответ и канает в нашу сторону. Точно такой же, как неделю назад, когда отвалил, разве что бороду чуток подровнял. Берет у Диди пустой стакан, кивает. Спрашивает меня:

— Танго, что за фигня с твоей хатой?

— Шмон был, — отвечаю, — вот что.

Он таращится:

— Ни фига себе.

— Вот и я говорю, старик.

— Черт подери, — говорит он. — Ладно. Давайте по порядку. Кому чего?

Заказывает на круг. Только теперь здоровается со всеми, как положено, и падает на стул рядом со мной, а вещмешок ставит на пол.

— Чтоб ты знал, — говорю ему, — рюкзачище твой легавые забрали. А один, в синей форме, еще базлал: солидная, типа, вещь — глянулся ему твой рюкзак, так что я бы шибко не надеялся его назад получить.

— Из наших кого-нибудь замели?

— Ага, меня! — Тычу пальцем себе в грудь. — Я ведь заныкал унций десять кокса: Спец-Кей и Фил-Торчок притаранили из этого… Амст-хер-дама.

— Задница полная. Тебе небось и дело шьют?

— Ага, хранение, нах, с целью сбыта. День еще не назначили.

— Я-то думала, им сейчас по фигу, кто юзает, кто нет, а вишь ты… — говорит Выпила, размахивая сигареткой.

За два часа она это уже раз семь повторила. Ну, вздрогнули.

— Хреново это все, Танго, — подытоживает Ол. — Адвокат-то у тебя есть?

— Ага, бесплатного предоставили, имею право.

— Мое что-нибудь уцелело?

— Надо посмотреть. Какие-нибудь грязные носки да уцелели.

— Значит, выперли тебя?

— Ага. Но муниципалы эти долбаные — хрен знает, по какой причине, — сжалились: определили меня в бомжовник на Флауэрс-стрит. Теперь я в дерьме по уши. Извини, Ол, даже не могу тебя взять к себе. Я тут переговорил с Санни Д. — он не против, чтоб ты перекантовался у них с Ди, если тебе не западло жить в одной комнате с близняшками. — Тут я даже поднимаю руки, сгорая от стыда за свое жлобство, хоть это и не моя вина вовсе. — Все, что я могу сделать, старик. Правда, извини.

Ол хлопает меня по плечу:

— Все нормально. Не парься.

— Лучше сразу сдохнуть, чем у Санни и Ди кантоваться, скажи? — с каменной физиономией говорит Диди.

— Пожалуй, — отвечает Ол. — Да ладно, устроюсь как-нибудь. За меня не волнуйтесь. Где наша не пропадала.

— Куда ты пойдешь-то? — спрашиваю.

— Куда толкает судьба, — вздыхает он, глядя в потолок. — Все в те же радушные щупальца моей чертовой семейки.

Диди перебирает пальцем пригоршню мелочи.

— Есть у кого-нибудь бабки — в автомате сигарет купить? А то я свои дешевые дома забыл.

Ол роется в кармане.