— Она самая, — ответил Олбан.

Где-то в пределах видимости уже маячила та черта, за которой ему бы пришлось соврать, но сейчас время еще не пришло.

А пока он для себя решил, что эта поездка обещает быть интересной, но, скорее всего, совершенно бессмысленной. По какой-то причине Бабуля Уинифред считала его главным специалистом по решению проблем и, заботясь об интересах фирмы и семьи, отправляла разруливать всяческие нештатные ситуации. Вот черт, сделала меня своим порученцем, тайным агентом, подумал Олбан, глядя поверх салфеток, цветов и столового серебра на круглое, лоснящееся, одутловатое лицо Гайдна.

Гайдн, приземистый толстячок, с завидным упорством одевался в серые костюмы на размер меньше нужного. Такой у него был пунктик, но результат всегда оказывался противоположным ожидаемому: эта одежда его не стройнила, а, наоборот, полнила. Лет с шестнадцати Гайдн начал лысеть, что было вопиющей несправедливостью судьбы по отношению к парнишке, которому и без того в подростковом возрасте приходилось несладко. С этой напастью он решил бороться с помощью зачеса, прикрывающего лысину, что его также не украшало; оставалось утешаться лишь одним — до двадцати семи лет у него ни разу не было прыщей.

Совершив побег, Гайдн уединился в номере люкс и не отвечал ни на внутренний телефон, ни на мобильный, ни на электронную почту. Как правило, еду он заказывал в номер, хотя иногда спускался в главный ресторан к обеду. Тут-то его и настиг Олбан, который придвинул золоченое кресло и уселся напротив.

— Чего надо? — спросил Гайдн.

— В самом деле, хороший вопрос, — ответил Олбан. — Чего вообще нам всем надо? — Он откинулся в кресле. — Ты всегда так красноречив за обедом?

— Кончай выпендриваться. Я хочу знать, за каким хером ты сюда приперся.

Олбан не припоминал, чтобы Гайдн когда-нибудь позволял себе крепкие выражения. Париж, видно, ударил ему в безвременно облысевшую голову. Прямо в ресторане.

— Хотел проведать, узнать, как у тебя дела, — сказал ему Олбан.

— Ну проведал. И как, по-твоему, у меня дела?

— Пока еще не разобрался. Я ведь только что тебя отыскал.

— Все в порядке, сэр? — осведомился метрдотель, как из-под земли возникший у столика.

— Да, никаких проблем, спасибо. — Гайдн жестом отослал его прочь.

— А сам-то как считаешь? — спросил Олбан.

— Интересуешься моим здоровьем? — с видимым сарказмом уточнил Гайдн.

— В принципе, да.

— Здоровье у меня отменное.

— Тогда почему ты сбежал… — Олбан оглядел вычурно отделанный ресторан с высокими потолками, — …именно сюда?

Гайдн покрутил в руках салфетку.

— У меня перерыв.

— А Бабуля говорит — «срыв». И твой отец тоже.

— Они в своем репертуаре.

— Ну если тебя это порадует, то я не вижу никаких признаков срыва.

— Спасибо, это меня порадовало.

— Бегство за тридевять земель, тяга к презренной роскоши и регулярное выполнение своих служебных обязанностей не слишком вяжутся с представлениями о метаниях измученной души. — Олбан помолчал. — Разве что ты возомнил себя Наполеоном, не меньше.

— На самом деле служебные обязанности я выполняю через пень-колоду, — признался Гайдн, игнорируя все остальное и кивая официанту, который подал ему консоме.

Стройный молодой официант повернулся и пошел назад. Гайдн несколько мгновений смотрел ему вслед. В семье многие считали Гайдна скрытым геем.

Гайдн покосился на Олбана.

— Работу я выполняю в половину своих возможностей. — Он снова перевел взгляд на удаляющегося официанта. — Или на треть, а может, и того меньше. Как правило, отдаю ей три часа утром и три часа днем. Когда нагрузка большая, могу прихватить часок-другой. То есть делаю еще два захода по часу.

Олбан задумался.

— Ну и что из этого следует?

Гайдн помрачнел, зачерпнул ложкой коричневатую жидкость и начал лить ее обратно тонкой струйкой.

— Не учитываю детали. Не углубляюсь в суть, — сказал он. — Более того, не заглядываю вперед. Через какое-то время погрешности скажутся. Их будет много. — Он опустил голову. — Чистая проформа. Своего рода игра. — Он хмуро посмотрел на Олбана. — Так что не заблуждайся: работаю я паршиво. Больше для виду. Если угодно, считай, что у меня срыв.

Он аккуратно развернул треугольник салфетки и, выравнивая края до миллиметра, сложил из нее квадрат, чтобы снова опустить на колени.

— Допустим, — сказал Олбан, наблюдая за его движениями. — Но только очень уж рафинированный срыв получается.

Гайдн занялся едой. Проглотив полдюжины полных ложек, он остановился, промокнул губы салфеткой и в первозданной чистоте вернул ее на колени.

«Тебе, дружище, кровь из носу надо трахнуться», — подумал Олбан.

— А в чем проблема-то? — спросил он вслух.

— Тебе обязательно знать?

— Братишка, это же я!

Гайдн глубоко вздохнул, изучая белоснежную скатерть. Он скривился и поднял голову.

— Потом скажу. Надо четко сформулировать, чтобы объяснить словами. — Он кивком указал Олбану на стол. — Ты, как я понимаю, уже обедал? Тогда составь мне компанию. Я обычно один не пью, но бутылочка на двоих нам не помешает.

— Неплохая мысль.

— Видишь ли, это распространенная ошибка. Не предложение и спрос, а спрос и предложение.

— А разница?

— Колоссальная! Это совершенно новый образ мысли, работы, планирования и планов.

Они сидели в гостиной номера люкс, который Гайдн до поры до времени оплачивал за счет семейной фирмы. Номер поражал своими размерами. Олбан подумал, что такой уровень повышает престиж и, следовательно, ликвидность бизнеса.

— Ясно, — кивнул Олбан.

Ему казалось, он приблизился к пониманию разницы между планированием и планами. Надеялся, что приблизился. Или у кузена Гайдна просто съехала крыша. Тогда лучше не вникать.

Может, и не надо было приезжать в Париж.

Они пили шампанское. Олбан всячески убеждал Гайдна выйти в город. Ему совершенно не улыбалось торчать в номере, но Гайдн стоял на своем и в конце концов раскололся, что терпеть не может общественные туалеты, даже в пятизвездочных отелях. Поэтому они и поднялись к нему в люкс. Но, черт возьми, как не выйти на воздух! Это же Париж, а не что-нибудь. Стояла весна. За всю неделю, признался Гайдн, он ни разу не вышел из отеля в вечернее время. Олбан даже разозлился от такого идиотизма. Это все равно что приехать в Гранд-Каньон с повязкой на глазах или кричать, что ты фанат Джими Хендрикса, но только не желаешь слушать его гитару.

Олбан подозревал, что направлен сюда в роли соглядатая. Он был далеко не единственным в семье, кто думал, что Гайдну может помочь только здоровая доза секса независимо от ориентации. А может, Бабуля посчитала, что Гайдн к нему неравнодушен, вот и послала одного кузена к другому (обхохочешься!) как подарочек, как приманку, чтобы вернуть беглеца в лоно семьи и в семейный бизнес. Ну, старая коза, если так, то он ей все выскажет.