Генри умер в тысяча девятьсот семнадцатом, оставив после себя семью, которая, по его расчетам, была достаточно многочисленна, чтобы занять все руководящие посты и нести дальше славное имя Уопулдов; однако после Первой мировой даже это не помогло предотвратить снижение продаж.

«Морнингтон-Кресент»,[21]игра со сложной двухуровневой доской, использующей карту лондонского метрополитена, хорошо продавалась в Британии и достаточно вяло — за рубежом. Другая игра, посвященная почти исключительно торговым сделкам и названная «Южные моря!», принесла солидные доходы. Следующая, основанная на акциях и паях, носила название «Биржа!». На короткое время она стала хитом на обоих берегах Атлантики, хотя в Штатах ее позиционировали исключительно как детскую игру: поскольку взрослые и так лихорадочно играли на бирже, настольная игра оказалась невостребованной.

В эпоху Великой депрессии фабрику в Питтсбурге пришлось продать.

Настали тридцатые годы, и успехи семьи начали понемногу возрождаться. Скромная, безо всяких излишеств, версия игры неплохо продавалась в отдельные периоды Второй мировой войны, хотя случались и казусы: как стало известно, немецкая версия, выпущенная лейпцигским филиалом, который прибрали к рукам немцы, продавалась еще лучше. Правда, недолго.

После войны улучшенная, осовремененная версия «Империи!» — «Содружество» (без восклицательного знака) — с переработанными географическими картами, отражавшими изменения на политической арене, продавалась, как ни странно, из рук вон плохо. «Монополия» же (когда-то считавшаяся выскочкой, а теперь — заклятым врагом) впервые за все время вырвалась вперед. Семейная компания еле держалась на плаву, ведя переговоры с другими фирмами о слиянии или объединении, но все безрезультатно.

Игра в своем привычном виде кое-как просуществовала до конца шестидесятых, в семидесятые, можно сказать, пошла ко дну (в какой-то момент появилась заведомо провальная версия под названием «Карма!», причудливая смесь хипповых закидонов и растиражированных буддистских изречений, но об этом лучше умолчать) и выплыла только в середине восьмидесятых. Электронная версия «Империи!» завоевала определенную популярность, потом значительную популярность. И наконец, бешеную популярность. Последовали новые версии для ПК и игровых приставок; мало-помалу сложился уникальный диапазон игровых возможностей для всех категорий пользователей — от тех, кто ищет спокойного, интеллектуального соперничества, как в шахматах, до тех, кому подавай стрелялки, кровь, резню, прыжки со скалы в пещеру, искаженные судорогой физиономии, зубовный скрежет, выпученные глаза и пот ручьем.

Вслед за электронной версией настольная игра снова вошла в моду, и в тысяча девятьсот девяносто девятом году «Спрейнт корпорейшн оф Америка, Инк.», под глубокомысленные рассуждения о вертикальной интеграции и синергетике оперативных систем и платформ, скупила четверть акций «Уопулд геймз лимитед» за приличную сумму денег и еще более приличное количество своих собственных, постоянно растущих в цене акций.

Каждый член огромной семьи Уопулдов, имевший долю в общей собственности, вдруг стал значительно богаче.

— Гайдн, — говорит Филдинг, по пути к себе заглядывая в кабинет брата. — Смотри, кто пришел.

Бывают в жизни радости. Иногда они приходят без всякой видимой причины, совсем как неприятности, которые приходят гораздо чаше.

Однажды, лет семь назад, когда до ухода Олбана из семейного бизнеса оставалось менее года, но он уже сидел как на иголках, у него случился секс, лучше которого пока не было. Произошло это примерно через год после безумной поездки в Сингапур, где они с Филдингом оттянулись по полной, за восемь или девять месяцев до знакомства с Верушкой Грэф в шанхайском отеле и примерно за год до его второй и последней встречи с одиозным дядюшкой Блейком на верхнем этаже гигантского неонового небоскреба в туманном, душном, как парилка, муравейнике Гонконга.

Задним числом он понимает, что тогдашний мир сводился для него к Азии: туда вели бесконечные командировки, потому что именно там размещалось теперь производство. Кроме того, именно там наблюдался самый резкий и значительный экономический рост.

Компания задумала роскошный подарочный выпуск настольной игры «Империя!». Доска из полудрагоценных камней, титановые петли, карточки — чеканка на серебре, игральные кости — из красного дерева, инкрустированного перламутром, а фигуры из нефрита, черного дерева, яшмы, агата, оникса и порфира. Стоило это удовольствие десять тысяч долларов США; по расчетам, пару десятков таких наборов должны были приобрести арабские шейхи.

Вместо этого — точнее, вместе с тем — игра пошла нарасхват среди новой породы толстосумов из Юго-Восточной Азии. Для Китая и тому подобных сообществ компания предложила, так сказать, облегченную версию. Олбан выступил с идеей усилить элемент азарта, и модифицированное подарочное издание стало называться элитным вариантом. Возможное число игроков увеличили до восьми, поскольку именно это число почиталось счастливым во многих регионах Китая. Элитный вариант тоже расходился неплохо — пусть в относительно небольших количествах, зато с большой выгодой — и работал на престиж компании. Азартная версия стандартной игры для восьми человек также стала приносить ошеломляющие прибыли.

В то время Азия еще не виделась Олбану чем-то особенным. В то время он, как ему помнится, считал, что его жизнь вращается вокруг сокращений: не Гонконг, а ГК, не Куала-Лумпур, а КЛ, не Лос-Анджелес, а ЛА… Мир превращался в скоропись, становился документом с расширением txt.

Та встреча — великолепная, целительная, возвращающая к жизни — произошла в предельно цивилизованном, имперски величавом и обычно прохладном, хотя и куда менее экзотическом месте — в Париже.

Он приехал для разговора со своим кузеном Гайдном (старшим братом Филдинга), который в фирме считался корифеем-планировщиком, потому что умел как никто другой учитывать самые тонкие колебания спроса и предложения; так вот, неделей раньше у бедняги случился какой-то срыв. Гайдн попросту смылся, не показывался ни в лондонском офисе в Мейфэре, ни у родителей в Найтсбридже,[22]а сам, воспользовавшись услугами компании «Евростар» и двух такси, рванул в Париж, где обосновался в отеле «Ритц». Его побег свидетельствовал о полной утрате воли, но, как ни странно, Гайдн даже в «Ритце» продолжал заниматься делом: вводил в свой ноутбук необходимые цифры, рассчитывал объемы производства и устанавливал — со своей всегдашней скрупулезной точностью — конкретные нормы производительности труда, которых следует добиваться от нищих, но проворных малайских, индонезийских и китайских детей, чтобы доставить измеряемое в деньгах удовольствие покупателям от Аляски до Камчатки (определенно дистанция немалого размера).

— Дьявольщина… Бабуля прислала, не иначе.

Такими словами Гайдн встретил Олбана, когда тот возник перед его столиком в ресторане, придвинул золоченое кресло и уселся без приглашения.