За Скией она последовала не из-за Уз, и не из-за угрозы войны, и даже не из любопытства. Нет, это было что-то другое, о чем вычислительное создание не могло и подумать. Сознание, что она сопровождает Скию в последнее путешествие и что сама она в какой-то степени – конечная цель ее существования.

Они шли, как во сне, по длинной головокружительной лестнице в глубину башни, которая постепенно превращалась в длинную каменную трубу, уходившую далеко в море. Несколько раз они садились в скоростные лифты, пересекали бесконечные коридоры, фантастические постройки и другие, которые выглядели не так фантастически.

Она осознала, насколько огромен Корабль. Вздумай они исследовать его пешком, это заняло бы годы, а то и века. Подвесные мосты над пропастью, вихри энергии, автоматические заводы, полные полубиологических существ, долины, лабиринты… Старуха показывала ей все, ничего не объясняя, в тишине. А голоса, которые чуть раньше едва не погубили Плавтину, больше ей не докучали. Ноэмы, которые обычно щебетали, делясь каждой крохой информации, замолкали один за другим. Некоторые из них довольствовались коротким прощанием на языке машин.

Они прощались, а позже погружались в зловещее молчание. И бледные призраки, населяющие огромные стеклянные города, непомерные коридоры и атриумы этого странного царства, тоже прощались, низко кланялись, когда она проходила мимо, и закрывали себе лицо в знак траура.

Печаль завладела и Плавтиной, и сердце ее сжалось. Она бы хотела обнять Скию и утешить ее простым теплом собственного тела. Она хотела бы, чтобы Ския поведала ей о своей долгой и странной жизни. Но это было невозможно. Она чувствовала, что уже слишком поздно.

Теперь Плавтина начинала понимать, каково это – полная изоляция, которую сама она познает, оставшись единственной представительницей странного вида, необычной помесью человека и автомата. Она больше не могла сдерживаться, и по щеке ее покатилась единственная горькая слеза.

Ския обернулась к ней, будто ведомая шестым чувством и все с тем же отстраненным выражением лица провела пальцем – столь же шершавым, сколь иллюзорным – по щеке младшей.

– Не плачьте обо мне, барышня. Я влачила свое странное существование гораздо дольше, чем мне было изначально отмерено.

Она заговорила в первый раз за несколько часов. Плавтина изо всех сил закивала головой, не в состоянии ответить из-за комка, застрявшего в горле.

– Я должна вас оставить. Каждая часть моего тела вопиет об отдыхе.

Осознавала ли Плавтина до этой минуты возможность смерти? Разумеется, не в то время, когда она была простым автоматом с неограниченной продолжительностью жизни. Даже и сейчас – верила ли она на самом деле, что существует конец, пресекающий все вероятности? Плавтина мысленно покачала головой. Это была идея, о которой она не могла думать – по крайней мере, не сейчас, – но которая, она точно знала, будет теперь преследовать ее.

Будто не сознавая эффекта, который произвели ее слова, старуха продолжила:

– Теперь я сделаю вам подарок, если вы пройдете со мной еще немного.

Они уже какое-то время шли по широкому коридору со стенами, увитых яркими вьющимися растениями с упрямыми бутонами. В конце коридора появились очертания двери; в мгновение ока эта дверь открылась. Все это время они поднимались, с удивлением поняла Плавтина, и теперь вышли на открытый воздух.

И не просто открытый воздух. Что-то вроде пористой мембраны, полупрозрачной и почти неощутимой, когда они через нее проходили, отделяла новую зону от остального Корабля, не давая двум непохожим атмосферам перемешаться.

Плавтине хватило нескольких шагов вперед, чтобы ощутить запах старой красной планеты, холодной, насыщенной силикатами, кварцем и углекислым газом.

Это была почти родная ей земля, вторая колыбель Человечества – того, что жило на Великой северной равнине. Планета, недостаточно адаптированная даже для того, чтобы Человек мог с большим трудом прожить там несколько минут, не задохнувшись. Сама она, маленький автомат из синтетических материалов, избороздила все долины, впадины и кратеры, чувствуя себя в них как рыба в воде.

Они ступили на грубый бледно-красный песок. Молодая Плавтина услышала за спиной тихий щелчок: очевидно, закрылся шлюзовой отсек. Она оказалась в другой вселенной. Вокруг небольшого холмика, на котором они стояли, немного скованные и взволнованные, простирался горизонт, обрамленный низкими дюнами. В бледно-розовом небе тихое свечение Фобоса и Деймоса спорило со светом низкого вечернего солнца – маленького далекого желтого шара, лучи которого не согревали кожу. От бледного зенита до грязно-красного надира по небу тянулись тонкие, почти бесплотные волокнистые облака. Это было похоже на огромное, окаменевшее, пустынное море, простирающееся, насколько хватало глаз, движимое лишь легкими, еле заметными дуновениями ветра. Дальше – снова дюны, еще дальше, чуть влево, угадывались рваные края кальдеры, которые едва возвышались над землей. Этот мертвый, пустынный пейзаж, полная противоположность Terra Nostra, все же неведомым образом притягивал людей. Возможно, грубость камня, неизменяемость, вневременность – полное безразличие огромных равнин и впадин к превратностям биологической жизни – такой ограниченной, такой посредственной, неприспособленной к царству человека, которому полагалось быть вечным.

Старшая взяла ее за руку. Плавтина задалась вопросом, как это возможно. Она не знала, да ей было и все равно, она сильно сжала руку в ответ, почти до боли, чтобы Ския навсегда осталась впечатанной в ее кожу, и чтобы это тихое мгновение запечатлелось в памяти.

– Это место – неотъемлемая часть нашего опыта, но также и подарок, который я желаю вам сделать.

Она замолчала на несколько минут, будто размышляла над смыслом своих слов – или уже унеслась мыслями далеко, туда, где ей уже не было нужды соблюдать условности обычного разговора.

– Садитесь.

Плавтина соскользнула на землю, не обращая внимания на тонкую ржавую пыль, которая уже липла к ее коже, а Ския села на корточки совсем рядом с ней, так что их лица разделяло всего несколько сантиметров, когда она прошептала:

– У меня для вас еще кое-что. Посмотрите в кармане.

Плавтина и не знала, что у нее есть карман. Она просунула туда два пальца и вытащила крошечную пластинку из металла или углеводорода. Положив пластинку на ладонь, Плавтина поднесла ее к глазам.

– Это, – сказал призрак, – накопитель, фармакон[41] для памяти. Пластинка – интерфейс, хранящий память Корабля, то есть воспоминания настоящей Плавтины. Их размер в несколько раз превышает объем вашей собственной памяти, но, возможно, в будущем они вам понадобятся. Я советую вам ее проглотить.