Муромца с Подсокольником», 2) «Первая поездка Ильи Муромца», 3) «Оника-воин», 4) «Сорок калик со каликою», 5) «Васька-пьяница и Кудреванко-царь», 6) «Василий Буслаевич», 7) «Бой Добрыни с Дунаем», 8) «Дунай» и 9) «Хотен» (последнюю — плохо) и слыхал старину «Дюк Степанович». Но так как эти последние его старины одинаковы с пропетыми уже ранее его братом Василием (он, по его словам, научился им вместе с Василием у своего отца да и теперь поет их вместе с братом не только на промыслах, но и в деревне), то я не стал их записывать. По его словам, в деревне в иных избах не позволяют петь песни, а только старины; поэтому они с братом поют старины, а другие подтягивают. С ними одинаково поет и Петр Сахаров, живущий в Нижнем конце Дорогой Горы. Старину «Голубиная книга» он слыхал у старика однодеревенца Лушакова, когда ему было только двенадцать лет, а потом у отца; теперь он не пел ее лет пять, вследствие чего под конец затруднялся петь о звере и царе. Старину «Василий Окулович и Соломан» он выучил от своего крестного отца из «Рек» (так называется та часть побережья Северного Ледовитого океана, которая орошается реками, впадающими в Чесскую губу), с р. Вижаса, из дер. Гришина; эту старину я записал раньше у его брата Василия, но так как тот сам помнил ее плохо, до пения расспрашивал о ней Андрея и фантазировал в конце ее, то я счел нужным записатъ ее во второй раз у самого Андрея. Поет он хорошо и каждую старину исполняет ее собственным напевом. Я записал у него напевы трех старин: «Васька-пьяница и Бутыга», «Голубиная книга» и «Васька-пьяница и Кудреванко-царь» (последнюю он пел вместе с Артемием Петровым и Ильей Тя́росовым; главный голос — его).

324. Васька-пьяница и Бутыга

(См. напев № 14)

И подошол где Бутыга пот<д> стольне Киев-грат<д>

Он на тех же на больших черных караблях.

Выходит тут Ботыга на матушку-сыру земл(ю́),

И он роздергивал шатры чернополотняны.

5. И веть покрыло луну-то солнышка красного

От того-де от духу от тотарского

От того-де от пару-то лошадиного.

И да заходит тут Бутыга во чернён шатёр;

Он садилса-то Бутыга на ременьчят стул;

10. Он писал веть ёрлыки скорописьчаты;

Не пером он писал, не чернилами —

И вышывали тут золотом по бархату;

И написали ерлыки да запечатали.

И как выходит-то Бутыга нонь на белой свет;

15. И он скрычал-де, звопе́л да громким голосом:

«Уш вы слуги, мои слуги, слуги верныи!

Ишше хто из вас съездит ф красен Киев-грат?»

И выбиралосе Издолишшо проклятоё,

Оно долго Издолишшо, семисажонно;

20. И веть седлало-уздало да фсё добра коня —

И да крутёшенько скакало на добра коня;

А берёт ёрлыки-ти во белы руки,

И как поехало Издолишшо ф красен Киев-грат.

Оно ехало в горот-от не дорогою,

25. А в город-от заехало не воротами —

И да скакало церес стенушку городовую,

Церес те же оно башонки наугольнии;

А прямо приехало ко красну крыльцу.

И становило коня оно не привязана;

30. Да бежало Издолишшо на красно крыльцо

И отворяло воротецька, двери на пяту.

Оно господу-то Богу не кланялось,

А князю Владимеру челом не бьёт

И да княгинушки Опраксеи чёху не здрастуёт[31];

35. И да кинало ёрлыки-ти на дубовой стол;

А кинало-бросало, да само вон пошло.

И да крутёшенько скочило-то на добра коня;

А поехало из города не дорогою, —

И да скакало церес стенушку городовую.

40. И да берёт княсь нонь ёрлыки-ти во белы руки;

А роспецятывал ёрлыки он ноне по́части:

Ишше тот-де Владимер запечалилса.

Собирал княсь Владимер-от почесьён пир.

И ише фсе на пиру сидят невесёлы.

45. Говорыт-то Владимер таково слово:

«И уш вы слуги, мои слуги. да фсе вы верныи,

Уш сильни мои ноньце богатыри!

Ишше хто из вас съездит во чисто полё?»

Ишше большой-от хороницьсе фсё за средьнего,

50. А средьней-от хороницьсе за меньшого;

И да от меньшого-то, братцы, да нам ответу нет.

Говорыт Владимер по фторой након.

И-за того из-за стола из-за дубового,

И-за той скамеечьки белодубовой

55. И выставаёт удаленькой доброй молодець,

Кабы на имя Добрыня Микитиц млад;

И кабы блиско ко Владимеру подвигаицсэ:

«Уш ты солнышко Владимер наш стольнекиефской!

Ты позволь-ко-се мне ноньче слово сказать;

60. За слово ты мош сказнить меня, повесити!» —

«И говори-ко ты, Добрынюшка, що тебе надобно!» —

«Веть у нас-то во кружале восударевом

И да на том на цареви да большом кабаки

И у нас ес<т>ь-де Василей да горька пъяница,

65. А он можот веть съездить во чисто полё».

И тут надевает княсь шубоцьку-ту собольюю,

Он те жа фсё чо́бы[32] на босу ногу;

И побежал по кружалу-ту восудареву

А на тот на царев на большой кабак-от.

70. И да заходит да на царев да большой кабак-от.

Ишше спит-то Василей на печки на муравленой,

Он спит-де, храпит, да как порок<г> шумит.

А стал будить Владимер Васю, горька пьяницу:

«Уш ты стань-ко, Васильюшко, горька пьяница;

75. Ты не можешь у мня съездить во чисто полё?

И подошла-то под нас орда-сила неверная

И веть покрыла-то лону[33] солнышка-то красного

И от того-де от духу от тотарьского!»

Говорыт тот Василей-от, горькая пьяниця:

80. «Уш ты солнышко Владимер стольнекиевской!

А не могу веть стать да головы поднять:

А болит-то моя веть буйна голова,

А шипит у меня-та ретиво серцо, —

И веть нецим молоццу мне-ка роспохмелиццэ!»

85. И прыказал-то Владимер чару зелена вина,

И не вели́ку, не малу — да ф полтора ведра.

Как подносят Владимеру цяру зелена вина

А на то же[34] на печеньку на муравлену.

И да прымаёт Василей да чару единой рукой,

90. Выпиваёт эту чарочку к едину духу.

Он слез-де со печеньки со