Il me dit des mots d’amour, des mots de tous les jour![47]

А поскольку остальных слов мы не помним, то просто начинаем напевать мелодию La vie en rose![48]По какой-то непонятной причине это заставляет нас хохотать до слез. Мы придерживаем друг друга, чтобы не свалиться в канал. Может быть, причина всему – выпитое нами вино, но, думаю, это просто чувство радости от того, что мы вместе – и в Париже!

С Элизабет я познакомилась в 1996 году, когда мы обе учились в Вирджинском творческом центре. После вечера, проведенного в гостинице «Холидей Инн», где художницы до упаду танцевали с местными ковбоями, мы по-настоящему подружились. Всех очень удивило, когда Элизабет вышла замуж за британца и уехала в Англию! Зато, когда я оказалась в Париже, Элизабет достаточно было всего лишь пересечь Ла-Манш. И вот мы вместе снимаем небольшую студию возле кладбища Пер-Лашез. На этом кладбище похоронена писательница Колетт, а еще Оскар Уайльд, Марсель Пруст, Сара Бернар и Шопен. И Джим Моррисон из группы «Дорз». Когда по ночам мы распахиваем окно и прислушиваемся, то слышим, как Джим наигрывает песню Light my fire[49], а Шопен кричит, что от этой музыки у него болит голова. Колетт же утешает бедного Джима и приглашает его к себе…

Ну, конечно же, мы все это воображаем, но нам с Элизабет это нравится!

И вот мы с ней идем по улице Борепер, забывая обо всем французском – особенно об ужине, на котором мы побывали сегодня. Мы только что вышли из ресторана «Астье», куда нас пригласил экспат, бонвиван и гуляка, автор романа «От багелей к бриошам» Терренс Желлентер. Мы немного опоздали, и Терренс усадил нас в противоположных концах очень длинного банкетного стола. Мы весь вечер не могли не то чтобы словом перемолвиться, но даже и переглянуться. Впрочем, любые наши английские замечания были бы всем понятны, потому что к Терренсу пришло множество владеющих английским языком французов и пять-шесть американцев, приехавших в Париж.

Терренс жил в самых разных городах, но домом считает только Париж. Он – большой поклонник кино и знает о Голливуде абсолютно все. Особенно о старом Голливуде. Поэтому в разгар ужина он стал развлекать нас рассказами о своей встрече со знаменитым режиссером Билли Уайлдером. Билли снимал Мэрилин Монро в фильме «В джазе только девушки» и Одри Хепберн в «Сабрине». Терренс попросил рассказать, как это было, и

Билли Уайлдер ответил, что после съемок Одри Хепберн ему стало ясно: «Эта девушка одним движением руки сделала пышную грудь старомодной!»

Обычно мне такие высказывания не нравятся, но в тот вечер меня охватило ощущение ooh la la. Кроме того, должна признаться, что я – большая поклонница Мэрилин Монро. А если говорить о типах фигуры, то мой – ближе к Мэрилин, чем к Одри. Поэтому я присела, подхватила свою пышную грудь и спросила, кому это могла прийти в голову идея, что такое сокровище может быть старомодным? Заметили мой жест лишь некоторые, но сам поступок вызвал всеобщий смех. Я тоже рассмеялась и страшно покраснела, потому что даже не представляла, с чего вдруг я так поступила. Не думаю, чтобы Мэрилин когда-нибудь делала что-то похожее. Это скорее пристало Мэй Вест. Или нечто подобное можно было сказать, купив в Париже большое голубое боа из перьев. (Должна признаться, что это боа лежало в красивом пакете в нашей студии возле кладбища Пер-Лашез.)

До сих пор мне кажется, что тем вечером со мной что-то произошло. Я долгие недели разыскивала ooh la la, и вдруг в тот день это ощущение подкралось и охватило меня в ресторане «Астье». Во мне что-то щелкнуло и изменилось.

И вот после роскошной еды, вин и разговоров мы с Элизабет пешком отправились в Бельвиль. Идти нам далеко. И хотя было очень поздно, бары и кафе были переполнены. Мы остановились у маленького ресторанчика, и официант пригласил нас войти, предложив бесплатный кускус. Музыканты исполняли какую-то ближневосточную музыку – так душевно, что мы просто не смогли уйти. Мы сели за столик, заказали кир[50]и стали слушать. Все были в восторге, что в Бельвиль забрели две американки! Нас стали спрашивать, откуда мы. Я ответила, что из Кейп-Кода, но никто не знал, где это. Тогда я сказала: «Из Бостона», и восторг еще больше усилился. «Вперед «Ред Сокс»[51]!» и все такое. Но когда Элизабет сказала, что она американка, но живет в Англии, это всех окончательно запутало. Раздался смех, музыканты начали играть что-то новое, на сцену вышла девушка и стала танцевать танец живота.

Наконец пришло время, когда боязнь остаться заточенной в бутоне стала сильнее страха расцвести.

Анаис Нин

Потом мы вышли на бульвар и пошли дальше, обсуждая этот вечер и хохоча до слез.

– Можешь поверить, что я такое сказала? – спросила я, вспомнив эпизод с Мэй Вест.

– Ну, мы же с тобой – дамы среднего возраста, так что имеем полное право повеселиться! – ответила Элизабет.

Моя подруга – потрясающая женщина. Я даже остановилась, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Ты абсолютно права, – сказала я. – Почему люди говорят, что молодость дается только раз? Мы навсегда останемся дамами среднего возраста!

– И сохраним право повеселиться! – улыбнулась Элизабет.

– Но ты копнула очень глубоко. Это настоящий дзен. Мы – дамы среднего возраста!

Мы снова посмотрели друг на друга, помолчали – целых три секунды! – и опять расхохотались на всю улицу!

* * *

Той ночью я лежала в постели с закрытыми глазами и размышляла над этим неуловимым ощущением ooh la la. Я почувствовала его в ресторане «Астье», а потом в баре, где мы с Элизабет слушали музыку. Но я не планировала ничего подобного. Это просто случилось.

Почему во Франции я чувствую себя совершенно иначе? Словно кто-то разрешает мне расслабиться, осмелиться сказать что-то дерзкое – по крайней мере, дерзкое с моей точки зрения. Почему здесь я чувствую, что могу выбраться из своей скорлупы и стать самой собой? Почему француженки всегда смеют быть самими собой?

Лежа в постели, я вспоминаю притчу о том, как десять слепых пытались описать слона. Одна часть моего «я» твердила, что ooh la la возникает, когда мы позволяем себе наслаждаться. Другая говорила, что все дело в белье. Третья заявляла, что ooh la la – это стиль, который мы видим на улицах. Четвертая же убеждала, что все дело в наставниках, которые были в жизни этих женщин. А сама я думала: «Все дело в ужинах. В общении. И в музыке!»

Я знаю, что все это важно. Но я понимаю и то, что существует некая философия, которая все это объединяет в нечто цельное. Просто я еще не открыла ее для себя. Честно говоря, француженки и сами не знают, в чем их секрет. Они просто знают, что именно так нужно жить. Вот так они открывают для себя joie de vivre[52]и ощущение ooh la la. Но поскольку они всегда жили так, то не понимают, как это я не могу открыть их секрет. И мои поиски продолжаются. А пока нужно немного поспать. А то я точно заболею.