Пфенниги были внутренней валютой, которую, как и многие другие фабрики, ввели из-за инфляции. Было бы слишком неудобно платить за обеды действующими в то время бумажными деньгами, для этого потребовались бы корзины. У тех, кто регулярно обедал в столовой, вычитали деньги из зарплаты и выдавали взамен мельцеровские пфенниги. На эти деньги можно было также купить напитки, мыло или табак.

– Давай сначала подождем и посмотрим, как будут развиваться события.

– Ты всегда так говоришь, Пауль.

– На мой взгляд, это было бы экономией денег не в том месте.

Эрнст вздохнул. И так в округе о них ходят слухи, что это самое щедрое предприятие. Недавно Гропиус из камвольно-прядильной фабрики спросил, не слишком ли много денег на ткацкой фабрике Мельцера.

– Ну хорошо, – продолжил он. – Давай оставим рабочих в покое. Я подсчитал, что потребление угля в офисах в этом отопительном сезоне уже догнало показатели прошлого финансового года. Поэтому по прогнозу, учитывая текущий показатель, расходы угля на отопление за год увеличатся на добрую треть по сравнению с прошлогодним потреблением.

Этот человек сидел в своем кабинете и тратил время на ненужные расчеты. Мерзнущие сотрудники показывают плохие результаты – не все были такими спартанцами, как Эрнст фон Клипштайн, который специально дал указание секретаршам умеренно отапливать его кабинет.

– Сейчас не время экономить, Эрнст. Сейчас время инвестировать и побуждать людей к хорошей работе. Мы должны набрать обороты, показать, что ткани и пряжа Melzer не только высшего качества, но и доступны по цене…

Последовал короткий обмен мнениями. Эрнст считал, что низкие цены на товары возможны только благодаря жесткому калькулированию и сокращению расходов. Пауль возразил ему, что есть разница между сокращением расходов и скупостью. Аргументы еще некоторое время летали туда-сюда, но в конце концов Эрнст, как обычно, уступил.

– Посмотрим, – бросил он с раздражением. Затем потянулся во внутренний карман пиджака и достал конверт. – Чуть не забыл. Заказ…

Его смущенная улыбка насторожила Пауля. Внутри обычного конверта находился написанный от руки лист бумаги, на котором Мари сделала заказ на ткань. Почему она отдала заказ Эрнсту? Почему не ему, своему мужу? Например, сегодня утром за завтраком.

– Когда Мари дала тебе заказ?

– Вчера вечером, когда я забирал ее из ателье.

– Понятно. – Пауль положил лист с остальными заказами. – Большое спасибо.

Эрнст удовлетворенно кивнул и мог бы сейчас встать и подойти, но он остался сидеть в кресле.

– Твоя жена Мари – действительно поразительная личность. Я восхищался ею еще тогда, когда она вместе с твоим отцом спасала фабрику во время войны. – Пауль ничего не ответил. Он откинулся в кресле и тихо барабанил пальцами по обитой кожей поверхности письменного стола. Однако это не произвело на Эрнста того впечатления, на которое он рассчитывал. – Это счастье, что вы оба нашли друг друга, Мари и ты. Такой женщине нужен муж, который даст ей пространство, необходимое для раскрытия ее потенциала. Мелкий человек, вероятно бы, запер ее, подрезал ей крылья, заставил принять форму, которая ей не подходит.

К чему он, собственно, клонит? Пауль продолжал барабанить, что-то зудело у него в горле, и он снова закашлялся. Вдобавок разболелась голова, но виноват был этот надоевший болтун. Сегодня все как будто сговорились потрепать ему нервы.

– Кстати, что я хотел сказать, – прервал он восторженную речь Клипштайна. – Сегодня вечером я сам собираюсь забрать жену из ателье. Так получилось, у меня возникли кое-какие дела в этом районе, так что это по пути.

– Да? Ну, надеюсь, я все же могу прийти на ужин?

– Ну, конечно. Мы всегда рады…

Его разочарование было заметно. Пауль внутренне торжествовал, но сразу же почувствовал себя неловко. Зачем он лишил Эрнста этого невинного удовольствия? Ему совершенно нечего было делать на Каролиненштрассе. Вместо этого лучше было сразу поехать сегодня домой и что-нибудь сделать с этой надоевшей простудой. Чай с ромом, а потом сразу в постель. Брунненмайер любила в таких случаях подавать сиреневый чай и ставить на шею и грудь липкий компресс с топленым салом, но он мог обойтись и без этого. По крайней мере, пока мог стоять прямо.

– Тогда я не буду больше мешать тебе работать.

Он смотрел, как фон Клипштайн с трудом поднимается из кресла, и почувствовал к нему невероятную жалость. Эрнст никому не позволял ему помогать, это его раздражало. Боль причиняли не только шрамы на животе – вероятно, в теле оставались и осколки, которые невозможно было извлечь. Он выжил, но ранение оставило след на всю жизнь.

Перед тем как уйти, Эрнст допил до дна свою чашку и поставил ее обратно на поднос. Пауль почувствовал некоторое облегчение, когда снова остался один. Он встал, чтобы согреть озябшие пальцы у печки, добавил углей, но все равно было холодно. Чувствуя себя виноватым, он открыл дверцу буфета и налил себе стакан виски. Его отец под конец жизни довольно сильно пристрастился к этому напитку, хотя и знал, что вредит своему здоровью. Пауль не придерживался этой привычки; небольшая коллекция различных спиртных напитков предназначалась для бесед с деловыми партнерами, где один стакан порой действовал лучше, чем целый набор аргументов.

«Я принимаю эту дрянь только по медицинским показаниям», – подумал он и сделал большой глоток.

Сразу же ему пришлось крепко сжать зубы, чтобы не застонать, потому что виски жгло его больное горло, как адский огонь. Изгнание дьявола Вельзевулом – вот как это называется. Пауль допил остатки виски в стакане, отчего на глаза навернулись слезы, и спрятал бутылку и стакан обратно в шкаф.

Но алкоголь не помог, он продолжал чувствовать себя плохо. Во время обеда ему с трудом удавалось держаться прямо, он терпеливо выслушивал жалобы гувернантки и успокаивал маму, когда Мари энергично защищала детей. Совместный обед, который раньше был временем отдыха в середине дня, за последние месяцы превратился в напряженное противостояние разных сторон. Дети тоже страдали от этого, молча сидели перед своими тарелками и говорили только тогда, когда их спрашивали. Как только десерт был съеден, они с нетерпением ждали, когда мама позволит им встать из-за стола.

Сегодня мама заговорила о Тилли Бройер. Молодая студентка-медик была в Аугсбурге на Рождество, и в рождественский праздник они долго беседовали друг с другом.

– Она так похудела, бедняжка, – с сожалением заявила мама. – И такая бледная. Мы говорили «синий чулок» про такую девушку. Неудивительно, что бедный Клиппи не сделал ей предложение. Да, я знаю, Мари. Времена изменились, теперь молодые девушки выбирают профессию, а некоторые