Настойка пустырника вздрагивает, трясет головой и сонно перечитывает свою этикетку в девятнадцатый раз: …и несколько ягод физалиса.

Синхронизация! – кипит настойка от восторга; как же мы все-таки близки, как же мы все-таки похожи, а ведь, казалось бы, это сено в ящике, эти отвратные спиртовые аптечные пары, убогие какие-то вещицы совершенно, но нет, но нет, спрятано в тишине маленькое чудо, вот и отступит бессонница, вот и начнется сладкий новый день с музыкой, пряниками и прозрачным воздухом до самого горизонта.

Она тут же отправила все эти умозаключения ящичку с сухой травой, но никакого ответа не получила – и поделом!

Один мальчик хотел всё знать. В смысле, он очень любил смотреть, что у предметов внутри, из чего они состоят и чем они были до того, как попали к мальчику. Это у него с детства повелось – подарят ему автомобильчик, а он его тут же разбирать, чтобы никаких производственных секретов не было. Мишку плюшевого – того ножом вспорол: вдруг у него в брюхе алмаз или живой щегол, а он, мальчик, так и будет слепо играть с мишкой, ни о чем не догадываясь? Нет уж – и мальчик запускал влажную от пота ручонку в потрескивающие внутренности, замирая от восторга и мерзости. Резиновую уточку мальчик тоже выпотрошил, чтобы узнать, не прячутся ли в ней коралловые рыбки (от него, от него ведь прячутся!) – и уточка утонула в ванне, потому что в ней больше не было воздуха. Потом мальчик подрос и начал подозревать темное прошлое во всех предметах. Папа подарил ему микроскоп – мальчик разобрал его: вдруг там, внутри, кокаин, а микроскоп раньше был у наркодилеров? Сестра притащила домой котенка – мальчик тут же вскрывает котенка, чтобы найти у него сальмонеллез или бычьего цепня. Мальчику и самому, кстати, жалко – котенка жалко мертвого, микроскоп жалко нерабочий, даже утонувшую когда-то давно уточку жалко до слез, – но иначе он не может, иначе любить он не может, иначе чувствовать он тоже не может.

Дальше было еще хуже – мальчик не мог пользоваться вещами, которые он любил, пока не узнавал их внутреннее строение и всю подноготную. А после того как узнавал, уже не мог любить эти вещи, потому что они портились и оказывались грязью. Мальчик перестал слушать музыку, потому что люди, которые ее делали, оказались уродами. Мальчик слушал одно время «Нирвану», но потом прочитал дневники Курта Кобейна – и тоже перестал ее слушать. Еще он любил «Битлз», но прочитал книжку о Ленноне из серии ЖЗЛ и тут же перестал их любить: он так и подозревал, что у Леннона было грязное прошлое! Мальчик нашел в ящике письменного стола письма своей матери к какому-то другому мальчику (мать писала их в пятнадцать лет) – и тогда он облил мать бензином и поджег, и ему самому было больно. Мальчик читал идиотский дневник своей сестры и плакал – потом он бил сестру топором и тоже плакал, потому что ему было больнее, чем ей. Мальчик рассматривал армейские блокноты своего отца и подсматривал, как он ходит к проституткам, – потом он отравил отца мышьяком и плакал так сильно, как никогда раньше. Так мальчик вскорости остался один-одинешенек – у него теперь была только одна девочка-друг, которой он покупал пастилу и ирисы, но с девочкой тоже вышел казус – мальчик почитал ICQ-логи, где девочка беседовала со своими бывшими любовниками, ему стало гадко, и пришлось закопать девочку-друга живую в землю, чтобы одна голова торчала. Грязь, грязь, кругом была грязь – и когда мальчик разрезал себе живот небольшим перочинным ножиком, чтобы узнать, нет ли там алмаза или живого щегла, внутри тоже была просто куча грязи – как и во всех остальных людях, которых мальчик успел исследовать за свою недолгую и довольно красивую жизнь.

В общем-то, здесь нет виновных – кроме разве что Господа. История эта ужасающе грустна: наш маленький герой всего лишь хотел узнать всю правду о мире вокруг – и он, в общем-то, добился своего.

«Жуки, пчелы, лягушки, змеи – все в моей маленькой хорошенькой корзиночке!» – поет маленькая мартовская Ида.

Она идет прямиком через лес, вприпрыжку – босиком по снегу, по подснежникам, по подстаканникам, она привычная.

Вдруг навстречу мартовской маленькой Иде выходят мальчики с соседнего двора. Они хмуры и угрюмы, потому что у одного прохудились ботинки, а другого мать обещала прибить за украденную из кладовки щелочь.

«Что в твоей корзиночке, детка?» – угрожающе говорят мальчики с соседнего двора, нехорошо ухмыляясь.

Маленькая мартовская Ида теряется.

«Птички-малиновки, – неуверенно говорит она и nadolgo задумывается. – Сахарные статуэтки, фарфоровые оленята, голубиные птенчики».

Один из мальчиков толкает маленькую Иду в плечо, другой забирает у нее корзиночку и начинает в ней рыться.

«Бляаааааа! – кричит он, странно дергая плечом от отвращения. – Чё за хрень?!!» Он падает на снег и подстаканники, и его рвет чем-то черным и глазасто-беглым, как ртуть, – рвет на снег, на подснежники и на подстаканники.

Маленькая мартовская Ида сидит в грязи и грустно улыбается: из корзинки расползаются и убегают в снег все жуки, пчелы, лягушки и змеи. Не догнать их теперь, не собрать – разбежались по мягкой весенней земле, юркнули в нарождающуюся траву, поплыли в прохладный пар почвы – жить.

Как-то видели мы на дороге барсука: зверек хлопотливо носил туда-сюда сухие веточки и комочки зеленого мха. Подивившись деловитой заботливости маленького существа, мы тихо ушли, чтобы не потревожить его. На следующий день мы вернулись на то же место и увидели, что барсук-хлопотун сложил на дороге слово холодно . Действительно, в лесу тогда было очень холодно: иней серебрился на бронзовой коре, жесткие водяные кристаллики дрожали в стеклянной текучести воздуха.

Лайка-самоед способна переносить на плечах сухофрукты. Проведите маленький, но забавный эксперимент: возьмите 300 граммов сухофруктов и аккуратно прикрепите на плечо лайки-самоеда. Однажды собачка бежала до самого Барнаула без единой остановки, а когда ее поймали на зоологической станции и пересчитали сухофрукты, обнаружили, что ничего не пропало! Только крохотная птичка склевала по дороге изюминку.

Маленькая собачка, ворон Свен и растеньице Юрий отправились как-то путешествовать.

Дошли они до высокой горы, а назад идти нельзя: селевыми потоками уничтожило дорогу – все же начало третьего тысячелетия, пути размыты, природа бушует, тектонический пласт колышется под ногами.

«Я перелечу гору», – сказал ворон Свен.

«Я подружусь с горой, и когда-нибудь она расступится и позволит мне пройти», – сказала собачка.

«А я уйду в землю семечком и прорасту с той стороны горы растеньицем Петром», – сказало растеньице Юрий.

(Речи о том, чтобы ворон перенес через гору собачку и растеньице, не шло: они не были настолько близкими друзьями и в путешествие отправились скорее по нужде, чем по велению юных сердец; да и как-то не додумались, если честно.)