Бахрейна, Омана, Индии и Китая». Однако с постройкой Басры роль Убуллы в морской торговле стала второстепенной. Сильно подорвал ее былое могущество и 870 год, когда город и порт были в значительной степени разрушены восставшими рабами из Африки. Путешественник XI века Насир-и Хусрау еще мог найти живые слова для ее описания, но уже при Ибн Баттуте, в XIV веке, на месте всемирно известного порта лежала заброшенная деревня.

Сираф в арабское время начал выдвигаться как крупный океанский порт. Расцвет его коммерческой деятельности относится к IX-Х векам, когда он стал одним из пунктов морской торговли с Индией и Китаем. Отсюда вывозились шелковые и хлопчатобумажные ткани, жемчуг, специи. Коммерческая навигация составляла основное занятие жителей Сирафа, которые благодаря ей были связаны со всеми остальными странами Индийского океана; из Сирафа происходило множество арабских негоциантов и морских капитанов IX-Х веков. Здесь были воздвигнуты многоэтажные дома из индийского тика, в которых жили потомственные моряки. В семействах смелых корабельщиков из поколения в поколение передавались и профессиональные секреты, и орудия производства. После разрушения Сирафа, вызванного семидневным землетрясением в 977 году, его роль в торговле с Индией и Китаем перешла к близлежащему острову Кайс (Киш), где основалась купеческая колония.

Еще Неарх — адмирал Александра Македонского, — упоминает порт Хормуз, расположенный несколько южнее Сирафа, на том же восточном берегу Персидского залива. Греки называли его ‘Armozeia, римляне — Ormus. Однако лишь арабы включили Хормуз в орбиту международной морской торговли. Отсюда началось его постепенное возвышение. В XIII столетии Хормуз представлял перевалочную базу для товаров, обращавшихся между Китаем и Индией, с одной стороны, Западной Азией и Южной Европой — с другой. В XIV–XV веках Хормуз приобрел мировую известность как первоклассный порт, связанный со всеми странами Индийского океана. Его значение основывалось не только на удобном географическом положении, но и на том, что окрестности здесь давали большое количество сельскохозяйственных продуктов и промышленного сырья. Отсюда вывозились пшеница, рожь, рис, вино, индиго, киноварь, соль, а также золото, серебро, медь, железо. «Земля — кольцо, а Хормуз — жемчужина в нем», гласила арабская поговорка. Важную статью экспорта из Хормуза составляли лошади. Именно здесь Афанасий Никитин купил коня, с которым затем, на местной «таве», переправился через море в Индию. У русского путешественника Хормуз обозначается именами «Ормуз» и «Гурмыз»; А.Н. Островский не случайно назвал одну из своих героинь Гурмыжской. Первоначальный Хормуз был выстроен на материке. С течением времени богатые портовые склады стали подвергаться нападениям монгольских кочевников, и около 1315 года правитель города Кут-баддин основал на острове Джарун, невдалеке от старого порта, Новый Хормуз, куда постепенно переместились все основные торговые операции. Современник Ахмада ибн Маджида, путешественник Абдарраззак Самарканди, посетивший знаменитый город в 1442 году, писал:

«Хормуз… это порт, не имеющий себе подобных в мире. Купцы со всех семи климатов[53] — Египта, Сирии, Малой Азии, Азербайджана, Ирака арабского и персидского, областей Фарса, Хорасана, Мавераннахра, Туркестана, Кипчацкой степи, местностей, населенных калмыками, китайских провинций, Пекина направляются в этот порт. Жители океанских побережий прибывают сюда из Китая, Явы, Бенгалии, Цейлона, подветренных областей[54], Тенассерима, Сокотры, Шахр-и нава[55], Мальдивских островов, из пределов Малабара, из Абиссинии, Занзибара, портов Виджайянагара, Кальбарга, Гузерата, Камбайи и побережий Аравии, простирающихся до Адена, Джедды, Йанбуа. Они доставляют в Хормуз все драгоценное и редкое, чьей красоте способствуют солнце, луна и дожди и что может быть перевезено морем. Путешественники стекаются сюда со всех стран н взамен привозимых ими товаров могут, не прибегая к усилиям и длительным поискам, достать себе все желаемое. Торговые сделки совершаются здесь в деньгах или в натуре.

Со всех товаров, кроме золота и серебра, таможне платят десятую часть их стоимости.

В этом городе люди всех верований, а также идолопоклонники находятся в большом количестве, и никто здесь не позволяет себе по отношению к кому-либо несправедливого действия. Потому этот город назван “обителью безопасности”. Жители Хормуза соединяют мягкий характер иракцев с хитростью индийцев»[56].

Другой современник Ахмада ибн Маджада, Афанасий Никитин, отзывается кратко:

«Ормуз — великая пристань. Люди всего света бывают в нем, есть здесь и всякий товар. Все, что на свете родится, то в Ормузе есть. Пошлина же велика, со всего берут десятину».

Однако жить «великой пристани» тогда оставалось уже считаные дни: в 1507 году город был захвачен португальцами, а в 1621 — персами. К этому времени он пришел в упадок, и на его месте был выстроен новый порт, названный в честь тогдашнего шаха Бендер-Аббасом.

Еще южнее, но уже на арабском берегу, лежал Сухар, древний оманский порт, где неизменно бросали якорь все суда, входившие в Персидский залив и выходившие из него. «Сухар — столица Омана, — говорит о нем в конце Х века географ ал-Мукаддаси. — Нет сейчас в Китайском море города более славного, чем он, — благоустроенный, населенный, красивый, здоровый, приятный, средоточие богатства, вместилище купцов, обитель плодов и злаков… Здесь удивительные рынки и восхитительные окрестности, простирающиеся вдоль морского берега. Дома тут из обожженного кирпича и тикового дерева, они высоки и дорого стоят. Есть здесь колодцы и каналы с питьевой водой, и население живет среди полного изобилия. Это преддверие Китая, сокровищница Востока и рынок Йемена».

Постепенно его значение перешло к соседнему Маскату, который в Х веке еще, видимо, настолько уступал Сухару, что ал-Мукаддаси характеризует его в нескольких отрывочных словах: «Маскат — это первое, что встречает йеменские корабли[57]. Я увидел в нем красивую местность, изобилующую фруктами». Но уже в XV веке Маскат был известен как центр кораблестроения с преимущественным экспортом кораблей в Индию. С первых лет существования Маската в нем начало процветать хлопчатобумажное и шелкоткацкое производство, которое лишь в Новое время было уничтожено английской и американской конкуренцией.

Отзвуки шумной жизни оманских портов, видевших на своих рынках весь многоязычный Восток, слышатся в словах знаменитого Муслихаддина Саади (1184–1291):

На пристань в Омане я вышел; в свой взор Впивал и земной я, и водный простор. Мне тюрк и румиец, араб и таджик Встречались… (перевод К. Липскерова)