Но Джефф только отхлебнул из стакана и обреченно махнул рукой.

А старпом придирчиво подергал провисшую растяжку тента над последними рядами шезлонгов...

...в другом месте колупнул ногтем вспучившийся пузырек масляной краски, под которым постоянная соленая морская взвесь образовала разрушительное пятно ржавчины...

...в третьем месте с сомнением потрогал ногой железное ребро ступеньки наружной лестницы, ведущей на нижнюю палубу.

Что-то помечал у себя в блокноте, хотя мог бы этого и не делать. Ибо боцман Алик Грачевский, следовавший по пятам за старпомом, ловил каждое его движение, все записывал в своем боцманском кондуите. А старший пассажирский помощник Костя Беглов тут же перешептывался с диктофоном...

«Надо бы посмотреть этого алкаша-англичанина, — подумал Тимур. — Что-то выглядит он хреновато...»

Этажом ниже, на другой палубе, пассажиры играли в палубный хоккей. Деревяшкой, похожей на швабру без щетины, фрау Голлербах толкала в разграфленные на палубе квадраты крупные деревянные шайбы. В глазах старухи пылал огонь азарта!..

— Восемь и восемь! — вопила фрау Голлербах. — Семь!..

Толпа болельщиков подбадривала ее как могла...

— Немецкие туристы — лучшие туристы мира, — заметил Беглов.

— Почему? — спросил Ивлев.

— Им все в радость. Все, за что они заплатили, должно быть им обязательно интересно! И они к этому готовы заранее...

За иллюминаторами-окнами спортивного зала метались боксерские груши, кто-то чуточку нелепо висел на шведской стенке — тщетно пытался поднять ноги... Кто-то с великими муками преодолевал тяжесть трехкилограммовых гантелей... Заняты были почти все инерционные велосипедные тренажеры. На одном из них самозабвенно и неистово крутил педали мокрый от пота доктор Зигфрид Вольф...

Через стальную водонепроницаемую дверь старший помощник капитана Петр Васильевич Конюхов, старший пассажирский помощник Константин Беглов, боцман Алик Грачевский и доктор Тимур Ивлев вступили в коридор пассажирских кают правого борта.

В другом конце коридора стюардесса, убиравшая самую последнюю каюту, вынесла мусор в стоявший в коридоре специальный контейнер, увидела «командирский обход», сдавленным голосом панически прошипела в соседнюю каюту, где работала вторая стюардесса:

— Обход, Нинка!..

Та на мгновение высунула нос в коридор, увидела неумолимо приближающийся кортеж и снова юркнула в каюту. На скатерти каютного столика красовалось изрядное кофейное пятно. Сменить скатерть она явно не успевала. В отчаянии она схватила большую пепельницу, быстро прикрыла ею пятно. Тут же включила пылесос и стала преувеличенно старательно водить щеткой по ковру...

«Обход» остался в коридоре. Пассажирская служба была целиком вотчиной Беглова, и в каюту зашел только он один.

Окинул привычным взглядом заправку постелей, заглянул в шкафы — в каком порядке повешена одежда проживающего здесь пассажира, а потом приподнял пепельницу со стола и увидел пятно на скатерти.

— Новый стиль работы? — спросил он помертвевшую стюардессу.

Сдернул двумя пальцами скатерть со стола и брезгливо бросил ее на пол каюты. Сказал, не повышая голоса:

— На твое место, дорогая, за такую зарплату у меня в очереди по сто человек стоит. И тоже с высшим образованием и двумя языками.

И вышел в коридор. Молча, отнюдь не по-джентльменски, одним указательным пальцем подозвал к себе вторую стюардессу, посмотрел на нее ледяными глазами.

— А тебя, подруга, предупреждаю: еще раз во время обхода рот откроешь — в следующий рейс не пойдешь, а поедешь домой на троллейбусе без выходного пособия. Ясно?

Весь состав традиционного «командирского обхода» вышел из пассажирского коридора в слегка подавленном состоянии.

Но Копытин сделал вид, что вся эта сцена — дело первого пассажирского помощника и его совершенно не касается. Боцман Алик Грачевский давным-давно уяснил себе, что на судне совать нос в чужие дела не принято, а у боцмана в море своих заморочек — лопатой не разгрести...

Доктор же Тимур Петрович Ивлев еще не успел превратиться в опытного и осторожного морского волка. А посему время от времени позволял себе плевать на целый ворох так называемых морских традиций. С его точки зрения, в ряде случаев совершенно бессмысленных.

Наверное, поэтому он единственный, кто сказал в коридоре Беглову:

— Я бы вам, Константин Павлович, порекомендовал разговаривать с женщинами в несколько ином тоне. Даже когда они в чем-то виноваты. Начните с того, что вы не будете обращаться к ним на ты.

Беглов презрительно оглядел Тимура с ног до головы и холодно произнес, глядя прямо ему в глаза:

— В каждой избушке — свои погремушки, Тимур Петрович. У вас сколько подчиненных? Трое? А у меня их двести. Из них — сто пятьдесят женщин. Так что уж позвольте обойтись без ваших рекомендаций.

Он повернулся к старпому:

— Вы теперь в машинное, да, Петр Васильевич? Если позволите, я дальше с вами не пойду. У меня здесь дел по горло...

... В машинном отделении корабля — зале колоссального размера — стояли два огромных двигателя. Каждый величиной с добротный деревенский дом. Все остальное — тоже многотонное, в два-три человеческих роста: компрессоры, дизель-генераторы, насосы рядом с главными двигателями казались детскими игрушками.

В зале стоял ровный могучий грохот, сливающийся в непрерывный гул, раздавливающий и вбирающий в себя все остальные звуки, какими бы громкими они ни были...

Все занятые в машинной вахте работали в наушниках.

Старпом Копытин и старший механик машинной вахты стояли у репетиров машинного телеграфа. Вахтенный механик что-то кричал старпому на ухо. Старпом внимательно слушал, кивал и все записывал в свой блокнот.

Около столика с разбросанными костяшками домино, привычного места подвахтенных, стояло четыре грязных кресла. Одно из них и вовсе дышало на ладан... Боцман Алик внимательно разглядывал это почти развалившееся кресло и отмахивался от наседавшего на него вахтенного моториста, который потрясал этим креслом перед носом Алика Грачевского...

У распределительного щита с многочисленными рубильниками, кнопками и приборами с затрепанным вахтенным журналом в руках стоял верный хахаль фельдшера Луизы электрик Валерик и, сверяясь с большими часами над силовым щитом, списывал в журнал показания приборов. Он тоже был в плотных и выпуклых наушниках и поэтому не сразу услышал, как доктор Ивлев прокричал ему:

— Почему нет изоляционного коврика?

Валерик повернулся, недоумевающе посмотрел на доктора, улыбнулся и сдвинул наушник с левого уха.

— Где резиновый коврик?!! — снова прокричал Тимур Петрович.

Валерик пожал плечами. А потом улыбнулся еще шире и бесшабашно махнул рукой — дескать, и так сойдет!