Так проходил День святого Николая в Чихенау. Пятьдесят лет подряд. Таким его ожидали и в этом году. Макс старался впопыхах втолковать это Грабшу. И с ужасом видел, что Грабш вообще не представляет себе, кто такой святой Николай и зачем он нужен. Когда Ромуальд был маленький, Николай никогда не приходил к нему в пещеру.

К тому же Грабш не умел читать и не видел ни одной книжки про Рождество. Изредка, выходя на разбой перед Рождеством, он обращал внимание на витрины в городе, сплошь украшенные изображениями Николая. Разбойник думал, что это гномский предводитель. Про гномов ему рассказывал дедушка, который его растил и воспитывал, с тех пор как отец сгинул в тюрьме, а мама сбежала с бродячим цирком.

— Итак, ты у нас — старик, который пришел из леса, — повторно объяснял Макс, обливаясь потом.

— Старик? — фыркнул Грабш. — Да мне лет тридцать пять — тридцать восемь, не больше!

— Знаю, — сказал Макс, теряя терпение. — А ты притворись, как будто ты старик. Вспомни своего дедушку! Сначала надо рассказать детям, что ты пришел из леса и у тебя есть толстая книга, в которой записаны все их плохие и хорошие поступки. Потом чуть-чуть погрозишь им розгами и скажешь, чтобы в следующем году вели себя еще лучше. А потом пройдешь по залу и раздашь детям сладости из мешка.

Грабш вообще ничего не понял. Но в зале уже запел школьный хор.

— А где мешок? — с интересом спросил Грабш.

Макс приоткрыл дверь и показал на огромный, битком набитый мешок около сцены.

— Чем он набит? — выпалил Грабш, да так громко, что услыхали даже зрители в зале, которые слушали речь директора школы.

— Тсс! — шепнул Макс и закрыл дверь гримерки перед носом у Грабша.

— Чем набит? Всем подряд, чего не жалко нашим супермаркетам, булочным и кондитерским. Кексы и печенье, которые за год не удалось продать. И апельсины второй сорт.

— Есть хочется, — буркнул Грабш и взялся за ручку двери.

— Ромуальд, тебе скоро на сцену, некогда жевать, — нервно уговаривал Макс. — После выступления съешь сколько захочешь.

— Когда уже ничего не останется? — возмутился Грабш.

— Останется обязательно, — ответил Макс. — Тут внизу еще остатки с прошлого года и с позапрошлого. В общем, соберись и ничего не ешь до конца праздника!

— Если я столько выдержу, — вздохнул Грабш.

В зале тем временем выступал мужской хор «Гармония». Разбойник зевнул.

— В хоре поет Антон, — заметил Макс. — Слышишь, публика уже плачет? Да, и не пугай детей чересчур. Это им может быть вредно. И не забывай повторять, чтобы они брали пример со взрослых. Родители ждут, что ты это скажешь.

Грабш недовольно хмыкнул.

Под пение жены бургомистра и арфовый аккомпанемент госпожи Штольценбрук в гримерку привели двух девочек в длинных ночных рубашках с картонными крыльями. Стало очень тесно. Дверь еле закрылась.

— Это ангелы, — объяснил Макс, — ты с ними пойдешь на сцену. Смотри, не задави.

В зале бургомистр приступил к речи.

— Хочется писать, — сказал Грабш.

— Некогда! — заявил Макс. — Потерпи немного, успеешь.

— Я не могу терпеть, когда хочу писать, — рявкнул Грабш, задирая красную шубу.

— Но все туалеты — в подвале! — ужаснулся Макс. — Пока ты спустишься и поднимешься, опоздаешь на выступление!

Грабш ничего не ответил, рванул оконную раму и пописал прямо на улицу.

— Да, Эрна, климат меняется на глазах, — послышался с улицы мужской голос. — Такой теплый дождь в декабре!

И вот Макс выдал разбойнику розги, сунул ему под мышку толстый телефонный справочник, обклеенный золотой фольгой, и потащил за собой из гримерки на сцену, к занавесу. Там он водрузил ему на спину мешок со сладостями и, как только зазвенел колокольчик, вытолкал Грабша на сцену. Следом робко семенили ангелочки. Они никогда не видели такого громадного святого Николая.

Грабш сощурился под светом прожекторов. В зале восторженно зааплодировали. Какой рослый красавец их святой Николай!

— Привет, Николай! — слышались детские голоса.

— Дорогой Николай, — объявил бургомистр и подтолкнул Грабша к столику с микрофоном, — прежде чем переходить к раздаче подарков, скажите нашим детям несколько слов!

Грабш пнул столик, мешавший ему пройти, снял мешок с плеча, поставил его на пол и басом зарокотал:

— Я притопал из Воронова леса, и мне надо притворяться, будто я старый дедушка, которого зовут Николай. Еще велели наврать, что в этой книге я прочитал про вас всякую муру. А я вообще не умею читать, ха-ха-ха! В мешке у них, говорят, вкусное печенье и пряники. Сейчас посмотрим, правда или тоже вранье!

Он уронил книгу, развязал мешок, влез в него обеими руками и, зачерпнув полные горсти, отправил их в рот. Набив печенье за обе щеки, как хомяк, он продолжил речь, жуя:

— И такую дрянь предлагается раздавать вам, малышне, — всё, что не смогли сбыть за целый год. Вообще не советую вам, шпингалетам, все это есть. Спросите, а почему я жую и глотаю? Проголодался! В последние дни я от голода сено жрал!

Дети и взрослые в зале замерли, лишившись дара речи.

— Ну вот, мелюзга, еще мне велели повоспитывать вас, — продолжал Грабш. — Не буду я этого делать. Пока вы метр с кепкой, вы в полном порядке. А вот родителям я скажу, что думаю! Не отвертятся. Жаль, что их никто не воспитывает. Выросли.

И он хлестнул розгами в воздухе и заревел так, что публика задрожала:

— Взрослые, да вы что? Это с вас надо брать пример детям? А вы разве сами не жульничаете? Не завидуете? Не рветесь к денежкам изо всех сил? Кончай притворяться, взрослые из Чихенау! Вот я вас отучу юлить, вас давно пора припугнуть, индюки надутые!

Он перемахнул со сцены в зал. Полы красной шубы взметнулись, и показались его ботинки.

«Так это мои ботинки!» Капитан полиции Штольценбрук узнал свои форменные капитанские ботинки, которые отобрал Грабш.

— Тревога! — закричал он. — Тре-е-е-во-о-о-о-га первой степени! В зале разбойник Грабш, спасайся кто может!

На сцену выскочил бургомистр, схватил микрофон и, размахивая руками и сбиваясь на фальцет, объявил:

— Наш первый гражданский долг — сохранять спокойствие! Для паники нет причин, ситуация под контролем горсовета!

Но его никто не слушал, потому что Грабш уже кинулся на разряженных дам и господ, и розги святого Николая свистели то тут, то там.