говорил: «Ничего не нужно „играть“, лишь выполнять простые физические действия, и все остальное будет само жить… – таков закон нашего театра. Через мысль – к выполнению поставленной задачи».

Примерно с первой половины сезона 1932 года по инициативе Елизаветы Сергеевны Телешевой была взята в работу, как теперь говорят, внеплановая пьеса Островского «Воспитанница».

Основные роли были распределены следующим образом: помещица – Шереметьева, ее сын – Михайлов, воспитанница Надя – Пилявская, приживалка – Елина, горничная – Берестова, чиновник – Людвигов, лакей – Названов.

Конечно, я была очень горда полученной ролью, но и трусила очень. Мне казалось, что я не «играю» в первой сцене «Воспитанницы» – «Надя и горничная». А Елизавета Сергеевна требовала: «Вы говорите только для уха, а надо – для глаза, чтобы партнер видел то, о чем идет речь». Как же трудно давалась эта простота и правда!

Оформляли нашу «Воспитанницу» тогда совсем молодые артисты Василий Петрович Марков (позже маститый профессор Школы-студии) и Николай Петрович Ларин. Оба они были хорошими художниками. А костюмы делала знаменитая Надежда Петровна Ламанова. Остатки моих чудесных костюмов иногда попадаются в костюмерной Школы-студии, но теперь это неузнаваемая рвань.

Эту работу мы должны были сдать в «готовом» виде Константину Сергеевичу и Владимиру Ивановичу.

Я часто бывала у Нины Ольшевской, которая к этому времени стала женой Виктора Ефимовича Ардова и переехала с сыном к нему в Нащокинский переулок, в писательский дом. В доме этом жили Булгаковы, Ильф и Петров, кажется, Катаев, драматург Файко – на одной площадке с Булгаковыми, – Габрилович, Мандельштам, Кирсанов.

Ардовы жили на первом этаже в небольшой квартирке окнами во двор. У них бывали разные люди. Особенно близкими были Михаил Светлов, Юрий Олеша, Михаил Вольпин, Николай Эрдман, Евгений Петров, Илья Ильф, Александр Роскин (писатель и музыкант, погиб на фронте), Владимир Луговской и многие другие.

Для меня Виктор Ефимович Ардов выделяется даже среди тех крупных имен, какие я назвала. И вот почему. Писатель-сатирик, не претендующий на большие свершения в литературе, он очень точно определил для себя свои возможности, а боль от ударов по самолюбию тщательно прятал за шуткой, остроумием и даже за неким словесным цинизмом. А на самом деле в те тревожные годы он вел себя отважно – так ему подсказывало его большое сердце.

В квартире Ардовых я впервые увидела опальную Анну Андреевну Ахматову. Она была тогда почти без средств и, приезжая в Москву, не была уверена, что некоторые друзья-поэты широко откроют перед ней двери своих домов.

А вот Виктор Ардов и Нина Ольшевская подчиняли свой дом, домашний уклад интересам Анны Андреевны, делая для нее все возможное, чтобы ей было легче. Тогда она еще была с челкой и в темных ее волосах было мало седины. Худая, черное старенькое платье, шаль на плечах, тоже не новая. И сидела она, как на знаменитом портрете Альтмана, спокойно горделивая.

Иногда Ахматова жила в Москве подолгу, а иногда приезжала на короткий срок. Как-то приехала с сыном. В моей памяти он – очень молодой, немного манерный, смешно не выговаривал несколько букв. (Когда я увидела его – маститого ученого – в диалоге с академиком Лихачевым, то почти не узнала, а вот в его речи мелькнуло что-то от того юноши.)

Позже Анна Андреевна приезжала уже одна хлопотать о сыне – его арестовали. И тоже жила у Ардовых. По тому времени это было непросто. Помню, иногда вдруг после полуночи раздавался звонок в дверь, Виктор бледнел, Анна Андреевна застывала в своей горделивости, Нина шла открывать. Отважными гостями оказывались Светлов, Вольпин, Олеша – вместе или поодиночке. После секундной паузы Виктор обрушивал на гостей крепкие «русские» слова, извиняясь перед Ахматовой.

Алексей Баталов – тогда смешной малыш, обращался с Анной Андреевной как с обыкновенной «тетей». Она разговаривала с ним «по-взрослому», серьезно слушала, были у них и какие-то свои игры, так мне помнится. С тех давних лет семья Ардовых стала для Анны Андреевны своей, близкой и очень ею ценимой. Их дом стал ее домом. Алеша вырос, и его отдельная комнатка, уже на Ордынке, в более просторной квартире, всегда была готова принять надолго дорогую гостью.

Известно, что Карпухину в первом составе «Дядюшкиного сна» по Достоевскому блистательно репетировала Мария Петровна Лилина, но обострившаяся болезнь сына – Игоря Константиновича – вынудила ее оставить роль. Мария Петровна уехала за границу. Дублировала роль Мария Осиповна Кнебель, и ей досталась премьера.

Ниже я постараюсь точно передать то, что знаю из уст Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой о Марии Петровне Лилиной, о верной дружбе этих уникальных женщин и актрис.

По возвращении, зимой 1933 года, Мария Петровна попросила Евгения Васильевича Калужского дать ей роль старой горничной в третьем акте «Вишневого сада» – безмолвный выход на несколько минут в глубине сцены. На вопрос Калужского о том, с кем Марии Петровне удобнее играть (старых горничных было две), она назвала меня.

Мария Петровна приезжала в театр задолго до второго акта. Заходила к Ольге Леонардовне и шла даже не в свою уборную, где гримировалась Степанова – Аня, а туда, где обычно одевались участники народной сцены. Я и актриса, выходившая гостьей, располагались в грим-уборной рядом. Надо мной посмеивались, поздравляли с «ролью». Я приходила рано, делала старческий грим, прикрепляла седую накладку под чепец и ждала.

В самом начале третьего акта я слышала голос Марии Петровны: «Идемте на сцену». Довольно долго мы стояли за декорацией (Мария Петровна отказывалась садиться на приготовленный для нее стул). Наконец – выход на сцену. С блюдом сластей подходила Ольга Леонардовна – Раневская, на нее смотрели преданные, кроткие глаза старой горничной, а барыня – Раневская шептала ей ласковые слова. Мы кланялись хозяйке и уходили. За кулисами к Марии Петровне подходила ее старая портниха-одевальщица Мария Ивановна Исаева. «Вот и поиграли, надо привыкнуть к сцене, спасибо, Машенька», – говорила Лилина. Вот так вела себя замечательная артистка, жена Станиславского. Ей предстояло после долгого перерыва играть Карпухину в «Дядюшкином сне».

Один раз во время дневного «Вишневого сада» мы с Кокошкиной вышли вслед за Марией Петровной во двор, где не оказалось заказанного ею извозчика (тогда на машинах почти не ездили). Кокошкина и я побежали нанимать извозчика. Когда мы въехали во двор, выяснилось, что у Марии Петровны только мелочь, и той мало. Мы стали вытряхивать свои кошельки, а извозчик все торговался и наконец изрек: «Довезу тебя до бани». Мария Петровна, садясь в пролетку, весело сказала: «До бани – это хорошо, это близко, не беспокойтесь, девочки». (Баня