и случилось. Теплый ветер, шепот листвы. Роллеры, детский смех, влюблённые парочки и пенсионеры на вечернем променаде. Парк казался уютным, а Феликс… близким. И это при том, что наши вкусы были во многом полярными. Он предпочитал рок, а я – джаз. Он с вдохновением рассказывал о «Джентльменах» Гаи Ричи, а я убеждала, что фильм «Почему женщины убивают» лучше. Хотя бы тем, что там целых десять серий. А значит, в десять раз больше и удовольствия!

Счастливая Мила носилась вокруг.

Рожки с мороженым уже почти растаяли, потому что мы забыли о них. Но тут у Феликса кончились аргументы, и он просто мазнул мне кончик носа белой ванильной сладостью. На такой вызов просто не смогла не ответить и…

Нет, я была солидной, взрослой, даже частично в офисном костюме (мой пиджак остался-таки в машине) и деловой. Но не сегодня. Не сегодня. Я ткнула своим рожком в нос босса и помчалась по дорожке. На ногах не кроссовки? Какая ерунда!

Если девушка хочет убежать, ее не то что каблуки, даже фигурные коньки с ходулями не остановят.

Вот только я забыла, что если мужчина очень хочет догнать, то он обязательно догонит. Феликс, судя по всему, хотел прямо очень. Посему поступил совершенно не по-джентльменски. Нет чтобы отстать. В два шага настиг, поймал в объятьях и закружил.

Поцелуй получился со вкусом пломбира.

Мы были счастливы. Мы были бессмертны в этот миг. Его руки на моей талии, земля, которой вдруг не оказалось подо мной, летний вечер… Сейчас не существовало никого и ничего – лишь Феликс, целовавший меня прямо в парке. На пороге чернильной ночи. Гром пророкотал над нашими головами, но какое нам было дело до грома?

Дождь сыпанул словно крупа из прохудившегося мешка. Спорый, обильный, сплошной стеной. Такой, какой бывает только летом. Теплый, отрезающий все звуки вокруг, пахнущий небом и легкостью. Мы затерялись под ним. Скрылись от всего мира.

Феликс оторвался от меня с трудом. Казалось, его совершенно не смущает то, что льет как из ведра.

– Ну что, гуляем под дождем или мокнем? – риторический вопрос смешался с шумом воды.

Я оглянулась, увидев, как под деревьями, отделенными от нас завесой капель, ютятся те, кто еще недавно бродили по парку. Мила сидела под кустом и таращилась оттуда круглыми черными глазами. На собачьей морде явно читалось сомнение в умственных способностях двух дураков под дождем, один из которых – ее хозяин.

– Целуемся, – рассмеялась я, подставляя лицо небу и закрыв глаза.

Хотелось танцевать по лужам.

Почувствовала, как Феликс осторожно опускает меня на землю и целует. Прямо в улыбку. А я ответила. И пыталась не кусать его губы. С них исчез вкус пломбира, зато язык дразнили нотки перца и виски. И они пьянили меня, рождая желание.

Феликс Каменев

Желание соединиться мокрыми телами. Снова и снова…

Кудрявая. Искренняя. Открытая. Стоя под дождем, я понял, что до безумия хочу, чтобы она стала моей. Здесь. Сейчас. Таня…

Я бросился в нее с головой, как в пропасть. Сошел с ума. Опьянел от ее губ, дразнящих привкусом мяты и морской соли.

Я целовал ее, словно тонущий, так, будто заново открыл то, что не было никогда настолько безумно-упоительным, столь невероятным до этого мига. Кудрявая. Мой воздух. Мое безумие.

С ней я начал согреваться душой впервые за столько лет. Не чувствовал себя отстраненным, холодным, не теряющим головы даже в постели. Нет. С ней я был живым. По-настоящему живым.

– Ко мне? – спросил, заглядывая ей в глаза.

С таким замиранием сердца я не ждал ни одного оглашения приговора.

Она ничего не ответила, лишь коснулась моих губ своими. И я отпустил вожжи.

Поцелуй в лифте получился коротким, жадным, словно украденным. Я положил руки на ее мокрую спину. Рубашка, прилипшая к коже, четко очерчивала ее упругое, горячее тело. Провел ладонью по лопаткам, спустился по ложбине позвоночника к пояснице и почувствовал, как она прильнула к моим губам. И я впился в ответ, терзая их, прикусывая, дразня языком.

– Если… ты… сейчас… не остановишься… То я не выдержу… И все случится прямо тут…

Но она не думала останавливаться.

Решили за нас двери лифта, раскрывшись. Я не помню, как мы оказались в коридоре, потом в квартире. Мила деликатно, но настойчиво что-то требовала, и, кажется, я, не отрываясь от кудрявой, дал ей на откуп нечто большое, вкусно пахнущее из холодильника. Настолько вкусно, что корги стало не до нас…

Терпение кончилось.

Спальня. Кудрявая, прижатая лопатками к стеклу панорамного окна, на котором потом, поутру, в розовых лучах восхода дымкой соткался отпечаток женского силуэта.

Руки блуждали по ее телу, лаская, требуя, возбуждая. Поцелуи спускались все ниже: шея, ямочка между ключиц, грудь, живот. Подхватил ее под бедра, опустив на кровать. А дальше…

Последнее, что помню, – шелест упаковки презервативов…

Лучи утреннего солнца коснулись лица. Сонно сощурился, про себя выругавшись, что опять забыл задернуть шторы. А потом…

Теплое, мягкое женское тело, невесомое дыхание. И моя мгновенная реакция на нее. Кудрявая. Несносная. Моя.

Прикоснулся к ее плечу губами – искушение было слишком велико.

Я всегда держал под контролем все: ситуацию, чувства, поступки. Потому что видел: стоит человеку отдаться эмоциям, как его жизнь рушится. Я избегал бурных страстей, делил постель с теми, кто точно не западает в душу. Чтобы, расставшись, было легко забыть. Но с ней все случилось иначе.

Поначалу я думал, что достаточно будет просто переспать.

Раз-другой, и я выкину ее из головы. Но сейчас осознал: пары раз мне будет мало, даже пары сотен раз – тоже. Она сумела забраться мне под кожу, эта кучерявая.

Татьяна Серебрянская

Сонную негу потревожил поцелуй. Едва ощутимый, он напомнил мне о том, что вчера было много этих самых поцелуев со вкусом виски и перца. И мне хотелось еще.

Повернулась, сонно прищурившись.

– Ты вкусная, – чуть хриплым со сна голосом прошептал Фил. – Пахнешь мятой и морской солью…

– А ты – виски и перцем…

Мы были такие непохожие, совершенно разные. Фил, выглядевший для всех педантом и мизантропом, ледяной глыбой, оказался под слоем брони жгучим, как острый перец. А я, готовая ринуться в бой, привыкшая полагаться только на себя, живущая под девизом: «Ты сильная! Ты справишься!» – впервые ощущала себя слабой и… защищенной в его надежных объятьях.

Этим утром я поняла, что хочу отдать себя в руки Феликсу. Всю.

Раздался приближающийся лай и цоканье коготков по полу. Мила, жутко довольная, с разбегу