От вида его крови меня тошнит. Когда он это сделал? Ему было лучше… По крайней мере, я так думала.

Но он, наверное, удивляется, почему я хочу умереть, и я уверена, что ему тоже грустно от этого.

Может быть, мы сможем вылечить друг друга.

Разве это не было бы замечательно…

Лиам грустно улыбается мне и шепчет:

— Это всего лишь небольшой порез, Уинн. Не расстраивайся так. Я пытался не делать этого… но я…

Я жестоко улыбаюсь ему в ответ, потому что как он посмел сказать мне что-то такое пренебрежительное о своей болезни.

— Я просто хочу умереть, Лиам. Не будь таким мрачным.

Он хихикает — возможно, потому, что это совсем не смешно.

— Это справедливо. Но если тебя не будет, кто меня вылечит?

Он с интересом поднимает бровь. От взгляда его темных глаз у меня мурашки по коже. Он такой красивый, что мне больно, такой сломленный, что это ужасно.

Я хочу, чтобы он всегда так на меня смотрел. С теплом и нуждой, я действительно являюсь его лекарством.

Джерико бросает на нас неодобрительный взгляд и шикает, когда следующий участник сеанса садится за пианино.

Я скрещиваю руки на груди, потирая кольцо с ониксом между пальцами и стараясь не смотреть на Лиама. Закрываю глаза, пытаясь мысленно подготовиться к встрече с Лэнстоном сегодня вечером.

Ониксовые кольца связывают нас вместе. Лиама, Лэнстона и меня. Не могу не задаться вопросом, кому они принадлежали раньше. Может, Монике? Почему они оставили их там, в поле? Чье кольцо у меня?

Я не уверена, что мы когда-нибудь узнаем. Иногда интересно гадать.

Когда наш сеанс заканчивается, Джерико стучит по папке, чтобы привлечь наше внимание, прежде чем мы все разойдемся. Такое ощущение, будто я снова в колледже, и как бы это ни было ностальгично, я совсем по нему не скучаю. Здесь намного, намного лучше. Я не довожу себя до сердечного приступа из-за какого-то глупого экзамена.

— Ладно, все, пожалуйста, помните, что в пятницу на следующей неделе мы едем в город на Осенний фестиваль. Небольшое праздничное веселье может быть поучительным и вдохновляющим. Будет холодно, так что одевайтесь теплее, и я знаю, что мы все здесь взрослые, но мы настаиваем, чтобы вы сплотились, потому что… ну…

— Потому что мы не в своем уме, — замечает Поппи с ехидной улыбкой.

Джерико хмурится на нее, но кивает.

— Да… Для вашей общей безопасности, в любом случае. Всем хороших выходных. Увидимся в понедельник утром, рано утром.

Лиам закатывает глаза, глядя на психолога-консультанта, а затем его внимание переключается на меня.

— Будешь моей приятельницей3?

Я пожимаю плечами и прохожу мимо него, чтобы он не увидел волнение, которое расцветает на моих щеках.

— А кто же еще будет? — Смеюсь. Он идет за мной и замедляет шаг, когда догоняет меня. — Пожалуйста, скажи мне, что мы запланировали что-то на выходные, кроме страшных историй в комнате Лэнстона.

Лиам сегодня впервые улыбается, и я рада этому, хотя он часто настороженно оглядывается через плечи, будто видит, как Кросби маячит в коридоре.

— Лэнстон хочет сделать татуировку на этих выходных. Хочешь присоединиться к нам?

Я поднимаю бровь.

— Серьезно? Что он будет делать? Странно, что он мне об этом не сказал.

Думаю, между нами тремя все еще есть вещи, которые мы не можем разделить.

— Это сюрприз. — Он толкает меня локтем. — Просто присоединяйся к нам, увидишь.

— Ладно. Было бы хорошо ненадолго выбраться из этого места.

Я смотрю в окна, пока мы идем по коридору. Прошло всего три недели, но я чувствую, что больше не принадлежу к реальному миру. Я не хочу возвращаться.

Думаю о Джеймсе, о том, сколько он, наверное, платит за то, что я живу в таком месте. Надеюсь, я не трачу его время и деньги впустую. Единственное, чего я хочу — это выздороветь, и с Лэнстоном и Лиамом, кажется, мне это удастся.

Мне нужно перезвонить Джеймсу; мы часто переписываемся, но сегодня я не ответила ему после его утреннего сообщения.

Что напоминает мне:

— Сколько стоит эта реабилитация?

Глаза Лиама расширяются, и он смотрит на меня так, как будто я шучу с ним.

— Ты действительно не знаешь?

Я непонимающе смотрю на него.

— Блять. Ну, в месяц это около шести тысяч долларов, в зависимости от тяжести состояния пациента.

У меня подкашиваются ноги, и я останавливаюсь перед нашей дверью.

Смотрю на Лиама, а он смотрит на меня так, будто не знает, что сказать.

— Извини, я подумала, ты сказал шесть тысяч.

Качаю головой и смеюсь.

Он хмурится все сильнее, как и я, когда реальность охватывает меня.

— Да.

Не может быть, блять.

Нет, я собираю вещи прямо сейчас.

Как Джеймс смог себе это позволить? Почему он думал, что я позволю ему заплатить?

Меня охватывает чувство вины и начинается паника. Мне нужно собрать вещи и выселиться — три недели, прошло три проклятых недели, а это уже больше пяти тысяч долларов.

— Уинн, что ты делаешь?

— Я не могу остаться. Мой брат платит за все это, и я не могу так с ним поступить, — рассеянно бормочу я, убирая содержимое ящика тумбочки в сумку. — Он — все, что у меня осталось, а я для него такая гребаная обуза. Я не знала, что это так дорого… Надо было спросить его.

Слезы затуманивают мое зрение, когда я открываю дверцу шкафа и начинаю хватать свитера с вешалок.

Лиам хватает меня за руку, а когда я пытаюсь вырваться, он крепко сжимает ее.

— Отпусти меня! — кричу я, находясь в нескольких сантиметрах от его лица, переполненная эмоциями, бушующими во мне.

Моя кровь пылает, а дыхание тяжелое. Я рыдаю и дергаю рукой, чтобы отодвинуться от него.

— Лиам, отпусти меня!

Он стискивает зубы и притягивает меня к себе, держа мои бьющиеся руки так крепко, что я едва могу дышать.

— Уинн… тебе надо успокоиться. Пожалуйста, — говорит он успокаивающим голосом.

Но мои внутренние демоны ведут войну, мое сердце бьется слишком быстро, чтобы я могла услышать голос разума.

Я впиваюсь зубами в его бицепс, но он все равно отказывается меня отпускать.

— Больно… — Он мрачно улыбается, опускаясь на пол, все еще держа меня в объятиях… — Это чертовски больно, солнышко. Ты знаешь, что я люблю боль, но я не думаю, что тебе понравится то, что ты оставишь после себя.

Его голос жутко низкий и хриплый.

Моя челюсть вздрагивает, когда мои слезы пропитывают его свитер. Металлический привкус касается моих вкусовых рецепторов,