– Я попрошу ее поговорить с Хуанитой и внимательно выслушать, что та скажет; вот тогда и ты убедишься, что друг другу они рассказывают совсем не то, что судье де Марко. В конечном счете, все можно узнать только таким образом и не спорь.

– Судье де Марко? Ничего себе! Почему ты стала так называть Мариану?

– Ну потому что сейчас она выступает в роли судьи, а не хорошей знакомой.

Сонсолес от души рассмеялась. А потом, подумав, сказала:

– Да, кстати, Ана, ты знаешь кого-нибудь, кто пользуется опасной бритвой?

Ана Мария пристально посмотрела на нее.

– Почему ты спрашиваешь? – настороженно спросила она. – Тоже ведешь собственное расследование?

– Нет, что ты, – ответила Сонсолес. – Конечно, я думала… думала об убийстве… не без того, – она смешалась и знала, что Ана тоже это заметит: у той было безошибочное чутье. Сонсолес пожалела, что вообще задала этот вопрос, не надо было спрашивать неожиданно, без всякого перехода, – ну, о том, что судью Медину убили складным ножом, – призналась она, а потом взглянула на подругу: – Честно говоря, я и сама не знаю, почему задаю такие дурацкие вопросы…

Ана Мария посмотрела на Сонсолес очень серьезно; в глубине ее глаз застыл упрек.

– Можешь вычеркнуть Фернандо и Карлоса из своего списка, – сказала она так выразительно, что Сонсолес покраснела.

* * *

С раннего утра Кармен Фернандес занималась скопившимися делами и приводила в порядок недавно поступившие, потому что из-за переполоха с этим убийством все другое отложили в сторону: расследование преступления было делом первостепенной срочности, к тому же о нем много писали местные газеты, и не только местные: оно отозвалось по всей стране. Здешние журналисты и корреспонденты более крупных газет то и дело пытались разузнать что-нибудь о расследовании, но местные всегда знали больше, независимо от того, для здешних газет они писали или для столичных. Они тут родились, поэтому у них были связи, или же они брали нахрапистостью. Сегодня утром один журналист из Сан-Педро жаловался Кармен, что стоило в Сан-Педро случиться чему-то, что тянет на сенсацию, как из Сантандера тут же прислали своих ребят, чтобы те скупали информацию и отбирали у них хлеб насущный. «Мы нужны им описывать праздники и похороны», – бурчал он. Конечно, об этом убийстве узнала вся страна и писать о нем надо было несколько иначе, чего местные корреспонденты не умели. Но Кармен все равно жалела парня.

– Ты мне, наверное, ничего не расскажешь, правда? – простодушно спросил он у нее.

Ночью Кармен почти не спала. Стоило ей заснуть, как она просыпалась, взволнованная, вся во власти какого-то необычного возбуждения. Раньше, когда с ней случалось такое, Кармен знала причину: несколько лишних рюмок, выпитых где-нибудь вечером. Нет, ничего сверх меры, просто так действовал на нее алкоголь; стоило ей выпить чуть больше, и она спала плохо. Но накануне Кармен легла рано, долго читала, пока глаза не начали слипаться, – а после чтения она всегда хорошо спала, – и только тогда погасила свет.

Потому все это было очень странно. Кроме того, ночь была неприятная: дождь и ветер, не переставая, стучали в окно – во всяком случае, ей так казалось, – и, поняв, что в спальне не заснуть, Кармен вылезла из постели, не зажигая большого света, перебралась в комнатку, где стоял телевизор, и устроилась с книгой там. Она примирилась с бессонницей, и ощущение неуютности сразу отступило, хотя дождь не перестал, а ветер завывал по-прежнему. Потом, на рассвете, ветер стих, дождь стал реже. Тогда Кармен сварила крепкий кофе, приняла душ и оделась. Было еще очень рано, когда она пошла в суд, чтобы извлечь хоть какую-то пользу из своей бессонницы.

А потом были бумаги, бумаги, бумаги и ужасно хотелось спать. Скоро она начала чувствовать, как мало спала прошлой ночью. Кармен опять сварила кофе и, пока пила – медленно, не торопясь, – пыталась припомнить, что же ей снилось, отчего она просыпалась в таком возбуждении. Ночные образы расплывались, все время смещались, не желая обретать какую-либо форму в ее воспоминаниях. В этом сне двигалось нечто бесформенное, оставлявшее по себе только ощущение поспешного бегства; и еще там были листья, много листьев, они вздымались при каждом шаге, переворачивались, крутились под ногами. Но взгляд Кармен скользил низко, почти по земле, поэтому она не могла охватить всю фигуру – или что это было – и видела лишь быстрое, торопливое движение ног, вздрагивающие при каждом шаге листья, которые тут же ложились на прежнее место, и обезумевшие ботинки или нет, пожалуй, кроссовки, судя по приглушенному отзвуку шагов среди деревьев.

И тут Кармен поняла, что ей снился убийца. И самое поразительное, что причиной ее беспокойства и бессонницы было тревожное, поспешное бегство, а не безымянная бежавшая тень. Другими словами – она симпатизировала убийце, и ее подсознание выразило это во сне. Но в таком случае, значит, ей известно имя убийцы? Может быть, оно скрыто в глубинах, недоступных ее сознанию? И кто это может быть, чей облик она не осмеливается показать даже самой себе?

Мариана де Марко весело хмыкнула и достала сигарету.

– Ты что, всерьез веришь в эту ерунду? – спросила она, держа в одной руке зажигалку, а в другой сигарету.

– Да, я знаю, что этого не может быть, Map, я знаю. Но почему тогда у меня было такое ощущение?

– От недосыпа, – сказала судья, зажигая сигарету.

– Нет, совсем наоборот… Не в недосыпе дело.

– Ты ошибаешься, Кармен. Это ощущение будило тебя. Знаешь, почему? Чтобы ты не узнала убийцу.

Кармен Фернандес застыла, глядя на свою начальницу и спрашивая себя, всерьез та говорит или шутит.

А за окном все шел и шел дождь.

Судья де Марко задумчиво курила. Она пыталась привести в порядок все материалы и бумаги, и свои самые смелые предположения в связи с убийством судьи Медины, которых у нее накопилось немало. Она была вынуждена признать, что это убийство ее завораживало, недаром она по нескольку раз в день снова и снова мысленно возвращалась к нему. Счастье еще, что в августе суды закрыты, иначе ей пришлось бы прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы одновременно справляться и с потоком текущих дел. Но все равно и она, и Кармен при малейшей возможности занимались только убийством.

Может быть, из-за того, что день выдался дождливый и мрачный, совсем осенний, судья де Марко и сидела с сигаретой в своем маленьком рабочем кабинете, примыкавшем к комнате судебных заседаний, перебирая все известные им детали. Следственная группа закончила осмотр дома судьи и территории, которой они ограничили свои поиски; сейчас группа собирала данные и искала, почти не надеясь на удачу, остальные части бритвы, лезвие которой было обнаружено в мусорном баке. Но если убийца взял на себя труд разобрать бритву и разбросать ее части по округе, сомнительно, чтобы им удалось их обнаружить; если только необыкновенно повезет. Но и одно лезвие могло о многом рассказать следствию, а кроме того, оно проливало некоторый свет на личность убийцы. Человек, который разбирает орудие убийства на составные части и разбрасывает их по округе, скорее всего, обладает аналитическим умом, а значит, определенным культурным уровнем. Без сомнения, он заранее продумал и выбрал места, где выбросит составные части с тем, чтобы, если одну из них обнаружат, никто бы не догадался, где остальные. И это, продолжала она размышлять, прямо подтверждает ее первое ощущение: убийца так или иначе связан с Сан-Педро и его окрестностями. Следственная группа осторожно пыталась выйти на след кого-нибудь, кто пользовался опасной бритвой, хотя, если предположения ее были верны, этой бритвой не пользовались: она служила, скорее, украшением. Учитывая эту возможность, судья де Марко распорядилась проверить, не отдавал ли кто-нибудь в заточку такую бритву в скобяную лавочку или бродячему точильщику; они проверили даже мясные и рыбные лавки, хотя обычно их владельцы отдавали свои многочисленные ножи на сторону, профессионалам. Практическое отсутствие следов – те, что удалось обнаружить, помогли им только установить, да и то с трудом, что убийца был в поношенных кроссовках, но никак не идентифицировать их, – и меры предосторожности, которые, как они полагали, принял убийца, приводили следствие в уныние. Если одежда его была запачкана кровью, очевидно, что он избавился от нее самым решительным образом, поскольку в Сан-Педро не было химчистки, а отнести ее кому-нибудь из тех немногих, кто чистил одежду, если к ним обращались по рекомендации – пара таких мест в городке была – означало выдать себя. Следовал ли отсюда вывод, что преступник обдумывал это убийство давно? Во всяком случае, если судить по отсутствию улик, вряд ли он действовал, повинуясь внезапному порыву. Поэтому наиболее вероятна версия заранее подготовленной мести. Судья де Марко знала, что ее размышления неизбежно упрутся в эту стену. Поэтому она снова и снова внимательно анализировала все известные факты, стараясь найти узкое место, какую-нибудь щель, через которую забрезжил бы свет. Любым способом необходимо выиграть время, потому что если речь действительно идет о мести, то крайне маловероятно, чтобы на запросы и поручения, направленные ею в различные судебные инстанции, с которыми в своей профессиональной деятельности был связан судья Медина, ответы придут скоро. А у нее было предчувствие: закончится август – и убийца исчезнет навсегда. Потому что судья де Марко не сомневалась: пока убийца здесь, но он воспользуется концом отпускного сезона и уедет, окончательно заметет следы. Более того, если он был таким человеком, каким она его представляла, у него хватит выдержки оставаться до тех пор в Сан-Педро. И каждый раз, думая об этом убийстве, судья де Марко все больше и больше убеждалась, что имеет дело с человеком смелым, умным, который прекрасно держит себя в руках. Все это было не только странно и неожиданно, но снова и снова возвращало ее в окрестности дома судьи Медины – к соседним усадьбам и живущим там людям. Конечно, убийца мог жить и в Сан-Педро и выбрать тот жаркий солнечный день, чтобы отомстить, но в это не верилось. Кем бы он ни был, он мог скрыться в роще, мог вернуться через поле за домом судьи Медины в Каштановую долину или, наконец, мог пересечь большое шоссе и остаться в Холмистом. Но в тот день после обеда все или спали дома, или остались на пляже допоздна, поэтому никто и не видел убийцу, – судье де Марко не везло. И все-таки поверить в это было невозможно, как невозможно поверить и в то, что в тот день после обеда не спал только один человек – убийца.