Ена дёрнула плечами, ощутив волнующую угрозу в этом до дрожи странном обещании.

Глава 13. Прошлое

Игнорируя косые взгляды, Ена сделала глоток хмеля из своей чарки и вернула её на стол. Пир был в самом разгаре, гости уже налакались достаточно, чтобы не следить за речами. В воздухе витали ароматы жареного мяса и печёной рыбы, стол заставили вязкой кашей, пирогами и квашеной капустой. Мало кто пил приготовленную сыту, все налегали то на вино, то на хмельной квас и мёд, ендовы с которыми слуги приносили регулярно.

Ена пила, но мало, притворяясь, что рождение ребёнка одной из наложниц Злата её вообще хоть как-то заботит. Три зимы минуло, а молодой князь успел обзавестись женой, четырьмя наложницами и кто знает каким количеством временных любовниц. Ена бросила косой взгляд на Сияну. Княгиня в роскошном сарафане сидела подле своего мужа с гордо расправленными плечами и прямой спиной, с благородной неторопливостью поглощая грибной суп. Однако Ена видела, как её вежливая улыбка превращалась в натянутую гримасу, челюсти сжимались до скрипа, когда она пережёвывала хлеб.

За три с половиной года Злат успел получить по ребёнку почти от каждой наложницы, кроме Ены и княгини. И на нынешний пир он приказал явиться им обеим, словно с насмешкой или нравоучением. Сияна точно оскорбилась, Ене же было плевать. Пусть хоть целой ратью бастардов обзаведётся от своих шлюх. Да и Ена сомневалась, что её присутствие такое уж наказание для неё самой, скорее для мужчин, которые таращились с осуждением, со страхом или желанием, смотря кто и что о ней слышал.

Отец Сияны – Мстислав – встретился с Еной взглядом, гримаса выдала его неприязнь. Он её и не скрывал, наверняка не раз упрашивая Злата отрубить ей голову или хотя бы отправить в какую-нибудь глушь, подальше от двора. Ена тихо фыркнула и поправила свой чёрно-серый сарафан. Старик зря гримасу корчит, сегодня Ена оделась, считай, празднично. Вместо мрачной рубахи выбрала багряную, а обычно распущенные волосы заплела хоть и в неприлично свободную, но косу.

Более трёх лет назад Ена вняла совету Мильи. Нужна была змея?

Так она ею сама стала.

Змеиная княжна.

Это прозвище на дворе она заработала упорным трудом.

Затея была опасной. Ена начала носить исключительно мрачные одежды, всем демонстрируя свой траур. Волосы носила неподобающе распущенными, никого, кроме Злата, не слушалась, а остальных наложниц так запугала, что её отселили в отдельные покои подальше от остальных. Ену всё устраивало.

Бояре, Сияна, наложницы и большинство живущих при дворе роптали, видя её с распущенными волосами, говорили, что она злых духов собой притягивает, да и слухи про её плетения и детство усиливали чужой страх. Злат же, зная Ену лучше, забавлялся, наблюдая за её бунтом. При свидетелях она ему не перечила, приказы сменить одежду выслушивала с покорно склонённой головой, но затем уходила и ничего не меняла. Отчасти Ена надеялась вызвать у Злата презрение и ненависть, ждала, что он устанет от её выходок и вышвырнет вон, да просчиталась. Чем больше она упрямилась и противилась, тем каким-то образом сильнее князю нравилась. Кажется, он даже намеренно держал её при себе, раздражая таких, как Мстислав, демонстрируя, что он великий князь и финальное решение за ним.

Музыку Ена едва слышала за стоящим гамом голосов. Мужчины – бояре и воеводы – то ли спорили, то ли обсуждали. Злат расслабленно попивал своё вино, изредка смеясь над фразами сидящих рядом советников. Благо Ену он перестал сажать подле себя и сегодня вообще мало на неё обращал внимания, разве что насмешливо улыбнулся, глядя на её косу.

Ена практически не вникала в обсуждения, под градусом хмеля половина напоминала бестолковые споры. Прошлой весной, как только дороги просохли, Злат сделал то, что намеревался его отец, – упразднил разделение на удельные княжества. Однако Креслав намеревался провести перемены постепенно, как можно мягче. Злат же в своей манере был груб, резко отобрав у князей их земли. И если большинство всё-таки смиренно согласились, получив по месту в новом княжеском совете, то одольский и никоновский князья воспротивились пуще прежнего. Началась полномасштабная война.

Ена откинулась на невысокую спинку лавки, руки сами принялись плести нити. Не желая что-либо видеть и знать о своей жизни: для себя она более почти не плетёт. Однако сегодня праздник. Не её, но от подарков судьбы Ена не отказывалась с тех пор, как выяснила список предателей. Тех самых, кто на самом деле виновен в поджоге, тех, кто намеренно подставил Яреша, Зорана и Рокеля. Ене потребовался год, чтобы обзавестись необходимым количеством шпионов. Милья ей в этом помогла, будучи знахаркой, лечила тех самых подонков при нужде и подслушивала.

Ена пару раз попыталась поговорить со Златом о настоящих предателях. И худшее было не то, что он никак их не наказал, а то, что о многих он либо уже знал, либо догадывался. Она помнила отвратительное ощущение подкатившей к горлу тошноты, не найдя удивления в его взгляде. Да, ему как великому князю, окружённому врагами, не стоило действовать опрометчиво, и всё же он сам поставил себя в такое положение. Защити он тогда князя сеченского, и сейчас Зоран с Рокелем оберегали бы его день и ночь, стали бы ему не просто ближниками, но лучшими советчиками и настоящими братьями.

Злат сам выбрал сторону.

Ена выбрала свою.

Трое из шестерых предателей к нынешнему моменту мертвы.

Несчастные случаи. Какая трагедия.

Незаметно для всех Ена порезала палец о лежащий на столе нож. Мелкая ссадина, всего несколько капель, но этого достаточно. Кровь она размазала по нитям и вернулась к плетению. Потребовались неимоверные усилия, чтобы сделать неверный узел. Её руки будто не умели вить намеренно уродливое кружево. Пальцы сопротивлялись, не способные создавать что-то неидеальное. За неверным узлом последовали опять правильные, но Ена вновь напряглась, заставляя руки подчиняться и плести нечто некрасивое. Теперь пару узлов вышли кривыми, за ним снова верный и опять бесформенный. Звуки праздника и музыки притихли под гулом крови в ушах. Один из слуг её окликнул, подойдя вплотную. Кажется, предложил вина, но Ена отказалась взмахом руки, глаз от кружева она не отводила. Дальше стало чуть легче, с каждым кривым узлом сплетённая салфетка становилась всё безобразнее, ранее заметный узор начал размываться, превращаясь в убожество. Руки прекратили сопротивляться, дело пошло быстрее. Словно замарав сапожки, уже и целиком в лужу падать не страшно.