он есть. Ладно, мало ли какие причины у человека. Он и в бытность мою Кемраром Гели не особо стремился к общению, а уж сейчас, когда я стал землянином, да ещё и превратился фактически в мальчишку, и вовсе, наверное, не знает, как себя со мной вести.

После мысли о двоюродном брате подумал о своих друзьях, товарищах и подругах на Гараде. Тётушка прилетела уже на могилу, а ведь они, небось, Кемрара Гели хоронили…

Силгурды в среднем живут гораздо дольше людей. Убитых на войне на Гараде нет давным-давно, за неимением войн, а трагические смерти в результате несчастных случаев, наподобие той, которая настигла Кемрара Гели, редки. Что касается смертей от болезней, то их и вовсе практически не бывает, поскольку все смертельные болезни давно побеждены.

Вот и получается, что силгурды в абсолютном большинстве случаев уходят из жизни в таком возрасте, когда переход на ту сторону лишается земного трагизма просто в силу того, что на этой стороне уже сделаны все дела, испытаны и погашены все страсти, решены все вопросы. А те, что не решены, уже не кажутся важными.

Правда, Кемрар Гели погиб молодым.

Но тут же воскрес.

В другом теле и на другой планете.

Нда. И как к этому относиться?

Вот и посмотрим, как они к этому отнесутся, сказал я себе.

Тем временем прощание близилось к концу.

Вместе с нами улетали все, кто был на «Горном эхе», кому их провожать тоже нашлось, и сейчас было хорошо заметно, как похожи люди и силгурды.

Те же объятья, похлопывания по плечу, шутки, смех, обещания быть на связи и передать привет и прочая, и прочая, и прочая. Если бы не архитектура космопорта и типично цейсанский пейзаж за панорамными окнами, можно было бы подумать, что дело происходит в каком-нибудь крупном земном аэропорту. Том же нью-йоркскомЛа-Гуардиа или московском Шереметьево.

Даже мини-юбки у женщин похожи, хотя — и это отдельно радует! — силгурдские короче.

Впрочем, это всего лишь мода, которая, на Гараде такая же изменчивая и скоротечная, как и на Земле. Помнится, незадолго до моего переноса юбки вообще были не в моде, большинство женщин предпочитали платья и так называемые «живые штаны», меняющие расцветку и форму в зависимости от освещения, температуры воздуха и даже настроения хозяйки. Лично мне мода на такие штаны никогда не нравилась, предпочитаю более консервативную одежду. Не говоря уже о том, что женщина в юбке смотрится намного приятнее и сексуальнее, нежели женщина в штанах. Хотя, конечно, штаны тоже разные бывают…

Наконец, все положенные слова были сказаны, поцелуи и объятия завершены, и мы, помахав провожающим на прощанье, покинули здание космопорта и расселись в автобусе, который быстро, мягко и бесшумно доставил нас к «Звезде Цейсана».

Путь на Гарад занял неделю.

Мы ели, спали, разговаривали, читали книги и смотрели кино, посещали спортзал (в обязательном порядке, поскольку нужно было подготовить организмы к гравитации, больше земной на десять процентов, а цейсанской на все сто), общались с Гарадом на сеансах связи. Там нас с нетерпением ждали и, кроме торжественной встречи, готовили обширную рабочую программу.

Испытывал ли я то острое и щемящее чувство возвращения на родину, которое трепетало в моём сердце при виде кушкинских сопок в поезде «Мары-Кушка» после Штатов?

Испытывал. Возможно, было оно не таким острым и щемящим, как я думал. Но — было. Однако самое интересное заключалось в том, что одновременно с этим чувством, мне уже хотелось на Землю. Домой. Забавно, да?

На корабле имелся обзорный отсек — место, специально созданное для того, чтобы оставить человека наедине с космосом. Его стены из чертовски дорогого прозрачного углерита были практически незаметны, благодаря чему возникало полное ощущение, что достаточно шагнуть вперёд, чтобы покинуть корабль и поплыть свободно в бескрайнем космосе, где нет ни верха, ни низа, ни начала, ни конца.

Такие отсеки имелись только на старых кораблях, спроектированных и построенных лет пятьдесят-семьдесят назад. На современных их вообще не было, поскольку по мере эксплуатации выяснилось, во-первых, что людям больше нравится любоваться видами открытого космоса на обзорных экранах, нежели сквозь прозрачные углеритовые стены. А во-вторых, прозрачный углерит был, действительно, очень дорогим материалом, и с ростом количества планетолётов от него был решено отказаться. Непозволительная роскошь.

Мне, однако, обзорные отсеки всегда нравились. В них хорошо было думать и разбираться в себе. Поэтому мы с Малышом довольно часто сидели здесь в одиночестве, изредка перебрасываясь мыслеообразами. Точнее, сидел я, а Малыш по своему обыкновению висел рядом.

Здесь нас и нашли Быковский с Сернаном на пятый день полёта, ближе к вечеру. Уселись рядом в креслах в расслабленных позах.

— Вот ты где, — сказал Юджин. — Так и знали, что здесь тебя найдём.

— Да, — заметил я не без иронии. — На корабле столько укромных мест, что можно человека весь день искать и не факт, что найдёшь. Что-то случилось?

— Почему ты так решил?

— Вид у вас какой-то… Заговорщицкий.

— Трудно иметь дело с телепатом, — сказал Сернан. — Ничего скрыть невозможно.

— Он не телепат, — возразил Быковский. — Он эмпат.

— Один чёрт трудно.

— Согласен.

— Эй, — сказал я, — в чём дело? Я же вижу, что вы, что-то задумали.

— Сегодня у нас что? — спросил Сернан.

— Что? — не понял я.

— Воскресенье, четырнадцатое апреля, — торжественно провозгласил американец. — А это значит, что ровно месяц назад мне исполнилось сорок лет. Юбилей, между прочим.

— Ни фига себе, — сказал я. — Поздравляю. От души. Месяц назад?

— Ага. Я четырнадцатого марта родился.

— А почему мы не праздновали? Хотя да… — я покосился на Малыша. — Месяц назад мы только прибыли на орбиту Цейсана и обнаружили Малыша. Не до этого было.

— Вот именно, — сказал Юджин. — Не до этого. Потом Цейсан, все эти обследования, встречи… Непорядок получается. А, командир? — он посмотрел на Быковского.

— Непорядок, — подтвердил Валерий Фёдорович.

— Так что вы предлагаете? — спросил я, уже догадываясь, что будет дальше.

— Как это что? Отпраздновать мой день рождения, конечно! — широко, по-американски, улыбнулся Сернан. — Сорок лет человеку раз в жизни исполняется, не хочу пропустить, потом себе не прощу.

Он полез за пазуху и поставил на стол квадратную бутылку из тёмного стекла с характерной овальной наклейкой.

Я взял в руки сосуд.

Знаменитый цейсанский твинн! Сорок пять градусов крепости примерно, около семисот